Шрифт:
Закладка:
− Хоть бы написал! – рассерженно произносит Дана, – Я уже молчу о том, что позвонить мог!
− Его директриса срочно вызвала, – Агния переходит на громкий шёпот, – Мне ребята сказали.
− Так он что, из-за этого даже не поест?
− Поест на следующей перемене, – машет рукой Агния, – Не оголодает, не волнуйся за него!
“Я разогревала тебе обед, а он уже опять остыл!”, – вспоминает Артур слова прабабки, которыми она обычно встречает его в своей каморке под крышей, и пытается представить на её месте Дану. Она сочувственно улыбается, отчего у неё “загорается” ямочка на щеке.
− Меня уже тошнит от этого спектакля! – шепчет Дана, – Нафиг я согласилась во всём этом участвовать?
− А у тебя был выбор? – Агния с аппетитом доедает суп и принимается за котлету с пюре. Ногти у неё сегодня раскрашены, как шахматная доска.
− Я бы что-нибудь придумала. Кирюха тоже мне вчера говорит: давай нахер сбежим куда-нибудь, хоть больничный где-нибудь достанем…
Агния стучит кулаком по лбу и косится на Артура. Прилежный учительский сынок аккуратно отламывает вилкой кусок котлеты.
− Ты же хочешь здесь учиться?
− Ну, хочу…
− Вот и молчи в тряпочку! – шипит Агния, – и давай, ускоряйся, а то перемена сейчас закончится.
Артур жуёт котлету – ещё тёплую, солоноватую, в общем, довольно вкусную, и ему кажется, что у него за спиной стоит Сусанна. Неужели она когда-то была такой же резвой и длинноволосой, так же изящно сгибала руку в локте? А, может, у неё тоже была ямочка на щеке? А, может, ямочки когда-то были у бабушки Хелены, у мамы?
Папа Слава только однажды появился около их хельсинского дома с большими балконами.
“Я возвращаюсь в Выборг”, – сказал он.
Папа был не очень высоким – куда ниже Семёна, но крепкий, коренастый и светловолосый. О чём они говорили с мамой? Какими были его первые слова, после которых мама пошла за ним?
Звенит звонок. Дана и Агния срываются, на ходу допивая сок и дожёвывая пирожки с повидлом. Артур тыкает недоеденную котлету, подхватывает поднос и медленно идёт следом. Звонок звенит и звенит.
6
Как будто две части гигантского “паука”: круглая “голова” и конусообразное “туловище”, из которого торчат “усы”. Коренастый брюнет в чёрных джинсах и замызганных кроссовках взваливает “голову” на плечи и, согнувшись в три погибели, направляется к двери. Рабочий в сером комбинезоне придерживает дверь. Но довольно быстро становится понятно, что “голова” в дверь не пролезет, а уж “туловище” – тем более. Брюнет негромко матерится и ставит “голову” на мокрую плитку, которой выложено крыльцо.
− Эта створка открывается? – спрашивает рабочий.
− Открывается, куда она денется! – кряхтит брюнет.
Он подходит к двери и пытается открыть защёлку вверху, затем внизу. Верхняя поддаётся, нижняя – ни в какую.
− Поднажми! – командует брюнет, – Сейчас вместе наляжем на неё. Тут защёлка немного барахлит.
Они наваливаются на дверь, и та, в конце концов, сдаётся. Створка со всей дури ударяется об стену, и стекло разбивается, усыпая мелкими осколками крыльцо, ступени и чёрные джинсы брюнета. Он снова негромко матерится и замечает капли крови на полу.
− Саш, у тебя тут чё случилось?
На крыльце появляется Таня. Первое, что она видит, – кровавая полоса на Сашкиной шее.
− Чё случилось? Под артобстрел попали! Грёбаная ракета!
− Какая ракета? Пойдём скорее в туалет!
Вокруг раздаётся хохот. Только сейчас Таня замечает, что собралась целая толпа зевак – от первоклашек до самых старших.
− Сашка поранился! – шепчет кто-то.
Недолго думая, она хватает брюнета за руку и тащит его, словно провинившегося двоечника, мимо раздевалки, мимо стендов с расписанием уроков, мимо столовой, из которой доносится запах чего-то печёного, через огромную рекреацию, под ошарашенные взгляды мелюзги и попадающихся навстречу учителей. В белоснежном учительском туалете Таня открывает кран и командует:
− Голову под воду!
Сашка покорно кладёт голову в раковину, словно на плаху, и тут же вскрикивает.
− А ещё холоднее можно?
− Можно! – Таня тянется к крану, но Сашка останавливает её руку.
− Ты мне всю куртку залила и все штаны. Я как обоссаный теперь.
− Лучше обоссаный, чем обезглавленный!
− Да брось ты! Это ж царапина…
− Пойдём в медкабинет за пластырем!
И они ковыляют на второй этаж: Таня – с красными холодными руками и взъерошенными волосами, Сашка – в мокрых штанах и с кровоточащей шеей.
− Как вы умудрились дверь разбить?
− Я же говорю: ракету внести пытались.
− Нам тут только ракет не хватало!
− Ну или не ракета… как его… “Восток-1”. На котором Гагарин летал.
Точно! В той самой рекреации около учительского туалета уже расчистили место для очередной выставки, посвящённой Дню космонавтики. Фрау Жанна распорядилась сделать инсталляции и “что-нибудь интерактивное”. Ядром экспозиции должен стать макет корабля “Восток-1”. И прямо перед ним – огромный портрет Гагарина, выложенный из пазла.
Вспотевший, промокший, с забинтованной шеей, Сашка всё-таки втаскивает гигантского космического “паука” и при помощи рабочих в серых комбинезонах устанавливает посреди холла. На полу разворачивается рулон с надписью “Первый полёт”. Тёмно-синие буквы, нарисованные Игорем. Он ещё говорил, что здесь больше всего подходят рериховские цвета. Так что буквы немного отливают фиолетовым. Но это далеко не вся выставка: должна быть ещё копия гагаринского скафандра, столики, на которых любой желающий на время сможет склеить модель ракеты-носителя “Восток” (приз – сама же модель), тантамареска в виде фигуры космонавта, а на стену повесят белый ватман, на котором будут показывать фильм про первый полёт человека в космос. Фрау Жанна денег не пожалела.
− А за стекло с меня обещала содрать, гнида!
Сашка затягивает развязавшийся шнурок на кроссовке и вынимает пачку сигарет. Таня, бросившая курить много лет назад, чувствует, что не отказалась бы вспомнить юность и затянуться, но всё же пересиливает себя.
− А домой ты не собираешься?
− Домой нет. У меня тут ещё дела, в районе.
− А я думала, правильнее говорить “на районе”.
Сашка усмехается. Невысокий, но широкоплечий и щетинистый, он напоминает переросшего ученика, вечного второгодника, который неотделим от школы – неважно, в каком статусе: неисправимого двоечника или “менеджера по хозяйственной части”.
− “На районе” – это в Хельсинки. У нас, ингерманландцев, только “в районе”, – подмигивает он.
Они выходят из школы едва ли не последними. Сегодня, наконец-то, первый тёплый день, и зима, кажется, отступает стремительно, словно весна прорвала фронт прямо по центру. Снега, нападавшего за последние две недели, почти нет. Рыжие фонари глядят в темнеющее вечернее небо.
− Садись, прокачу! – затягиваясь, Сашка нажимает на брелок, и машина отзывается кротким пиканьем и миганием.
− А ты в какую сторону? В