спустя (324 до н. э.) во время великого брачного праздника в Сузе, когда Александр, вернувшись из Индии, взял в жены дочь Дария и сделал так, чтобы все его полководцы женились на иранских царевнах[14]. Невеста, которая досталась на долю Селевка, показывает, насколько высокое место командир гипаспистов занимал в кругу царя. Среди наиболее ожесточенных противников наступления Александра были два великих князя дальнего Ирана – Спитамен и Оксиарт. Когда Александр захватил горную крепость Оксиарта, в его руки попала семья этого вождя. Тогда Оксиарт заключил мир. Его союзник Спитамен уже погиб. Дочь Оксиарта, Роксана, была главной царицей Александра; дочь Спитамена, Апама, в Сузах была выдана за Селевка.

Как любопытный факт уже было отмечено, что из восьми или девяти персидских царевен, упомянутых в связи с этим, только две фигурируют в более поздних источниках[15]. Одним из этих исключений, однако, является Апама. Нет никаких сомнений, что ее брак с Селевком не был фиктивным. Она стала матерью его наследника, и ее муж, согласно Аппиану, основал три города, которые носили ее имя[16]. Династия Селевкидов, один из корней которой был в Македонии, другим уходила в древние роды Восточного Ирана.

Селевк не был одним из главных деятелей в событиях следующих десяти лет. Но среди фигур второго плана он играл роль, которая снова и снова останавливает на себе наше внимание. Даже если бы это было не так, все равно было бы необходимо сделать общий обзор хода этих событий, чтобы понять ситуацию, когда настало время Селевку выступить на первый план в качестве главного героя. Первое, что сразу обращает на себя наше внимание, когда мы читаем историков этой эпохи, – то, что история мира, как кажется, превратилась в историю македонской армии и ее вождей. Но уже в 323 г. до н. э. два эпизода показывают, что господство македонской армии должно было сократиться и что элементы старого мира, которые она заменила, возможно, преуспеют в том, чтобы вернуть себе свое место. Империя Александра подавила старый варварский Восток; подавила она и старую свободную Элладу. При кончине царя первый еще не шевельнулся; не было никаких непосредственных попыток со стороны восточных народов стряхнуть иго македонцев. Однако как на Востоке, так и на Западе эллины считали, что они вернули себе прежнюю свободу. В самой Греции Афины призвали города к оружию и началась Ламийская война, или же, как греки сами называли ее, Эллинская война. На Дальнем Востоке эллины, которых Александр массово переместил в Бактрию, решились повторить подвиг Ксенофонта и пойти домой через Азию. Большой их отряд, более 20 000 пехотинцев и 3000 всадников, бежал. Оба этих движения македонские вожди пока были способны подавить. Афины и их союзники были раздавлены в следующем году (322 до н. э.) Антипатром и Кратеем. Бактрийских греков встретил Пифон, новый сатрап Мидии, и уничтожил их по приказанию регента[17]. Один мятеж македонцам подавить не удалось – на Родосе, который, узнав о смерти Александра, изгнал македонский гарнизон[18] и начал свою жизнь, как независимое греческое государство, которое могло на равных говорить с македонскими правителями мира.

Компромисс, к которому пришли всадники и пехотинцы, начал действовать. В должное время Роксана родила сына – Александра, царя с материнской утробы. Однако вскоре начались проблемы. Быстро стало ясно, что господство Пердикки было чем-то большим, чем согласны были терпеть другие македонские вожди. Не прошло и полутора лет со дня смерти Александра, как в его царстве образовались две враждующие партии. С одной стороны, Пердикка, представлявший центральную власть; простачок и младенец, которых именовали царями, были под его охраной. Олимпиада, мать Александра, поддерживала его всеми силами своего влияния. Дело царского дома фактически было связано с делом Пердикки. Против него объединилась большая часть других македонских вождей. Душою оппозиции был Антигон, сатрап Фригии, однако партия включала в себя и Антипатра, старого полководца Филиппа, который командовал в Македонии с тех пор, как оттуда отбыл Александр, и только что подавил восстание греческих государств; она также включала Кратея, одного из наиболее популярных у македонских воинов вождей, а также Птолемея, сатрапа Египта. Вожди открыто не противостояли власти царей – одному лишь Пердикке; их действия тем не менее фактически были направлены против любой центральной власти. Даже среди тех, кто оставался на стороне регента, было много таких, чьи сердца, как показали дальнейшие события, принадлежали оппозиции. Из великих людей царства только один, помимо Пердикки, был серьезен в защите царского дела – Эвмен из Кардии, главный секретарь Александра, который получил сатрапию Каппадокия. Его вызывающее неприязнь положение как грека среди македонских аристократов делало весьма маловероятными его шансы в схватке полководцев; для него все зависело от поддержания власти царей.

В 321 г. до н. э. противостояние вылилось в открытую войну. Поводом для нее, по крайней мере со стороны Антигона, был его отказ повиноваться призыву регента, за которым последовало бегство в Македонию, где Антипатр и Кратей открыто поддержали его ссору с ним. Что касается Птолемея, casus belli стал захват им тела Александра – фетиша, который давал огромный престиж тому, кто обладал им. Антигон, Антипатр и Кратей перешли в наступление, перебравшись из Македонии в Малую Азию; Птолемей остался защищать свои позиции в Египте. Чтобы подавить этот двойной мятеж, регент разделил свои войска. Эвмена оставили в Малой Азии, чтобы он выгнал захватчиков. Сам Пердикка с царями отправился на Египет. Тех македонских вождей, что все еще повиновались ему, но были слишком могущественны, чтобы считаться безобидными, он оставил рядом с собой под наблюдением. Ведь политику отсылания возможных конкурентов на безопасное расстояние он уже испытал!

И Селевк, которого мы в последний раз видели как юношу с блестящим будущим в Вавилоне, – на чьей стороне он был во время этих первых лет анархии, последовавших за кончиной Александра? В договоре, который предоставил столь многим его собратьям-вождям часть завоеванных земель, он провинции не получил. Вместо этого ему дали высокую командную должность в имперской армии под командованием регента[19]. Едва ли, если бы он сам этого желал, он не смог бы заполучить себе провинцию, как и все остальные. Лисимах, который получил Фракию, возможно, был и младше его. Многие действующие сатрапы не были достаточно значимыми персонами, чтобы не уступить, если бы такой юноша, как Селевк, стал настаивать на своих требованиях. Должно быть, тот командный пост, который он получил, казался ему более выгодным, чем управление провинцией. Безусловно, это была бы более блестящая должность, если бы власть царей и регента могла удержаться.