— Плохо, товарищи! С такими темпами мы коммунизм долго еще строить будем.

Хотелось ему ответить, куда он со своим несбыточным коммунизмом идти может, но промолчал. Мало ли, может в этом мире всё и получится? Вдруг недостающим элементом его быстрого достижения как раз магия выступает (это в моем прошлом мире коммунизм не положен был, ведь у нас волшебства не было). Тем более, что спорить по таким краеугольным темам и становиться на карандаш у непосредственного начальства совсем ни к чему. А мои товарищи эти слова так и вовсе практически индифферентно восприняли, только что плечами не пожали. Что плохого-то? Штрафы за невыполнение сменного задания вместе с царским режимом исчезли, а премию начисляют по итогам всего месяца, а не одного дня. Тем более, что и недовыполнили-то мы совсем чуть-чуть. Как раз того времени, что на прощание с покойным потратили, и не хватило.

Уже с завода выходили, когда Ванька, наш известный заводила, вдруг поинтересовался:

— Вы на встречу с Бухариным-то завтра собираетесь? — Точно, сегодня же конец рабочей недели, завтра выходной! А Шкоде что сказать? Впрочем, не дома же сидеть! Опять же, когда на личность, о которой раньше только в учебниках и читал, посмотреть смогу?

— Где встречаемся? — спрашиваю, а сам на Малыша поглядываю.

— А что, я как все, — басит тот.

В общем, где и когда встречаемся — договорились, и я рванул за закупками. Тут народ сейчас валом в бакалею с гастрономом повалит, чуть замешкаюсь — без хлеба рискую остаться, а после вчерашнего это чревато. Мать ведь не только без обеда оставить может. Опять же, самому будет сильно неловко так семью второй день подряд без припасов оставлять.

За хлебом я успел. Ароматный, с поджаристой корочкой, аж слюнки потекли. В прошлой жизни ни за какие деньги такой хлеб купить не смог бы… Дело в содержании белков в зерне — к 21 веку оно серьёзно упало. И вкус хлеба (и запах) стали совсем другими. А тут я прям нарадоваться не могу…

В соседнем отделе купил три бутылки молока и пару фунтов манной крупы. Сенька манную кашу очень уважает, да и Катюшке в прикорм ее уже начали давать. Ну, а молочная посуда и мне потом сгодится, с собой молоко на работу таскать. Так-то чаще мы у соседей берем, у которых корова в сарае во дворе стоит. О! А тут еще и бочка с солёной селёдочкой. М-м-м!!! Всегда уважал эту рыбку!

И наступило утро! А вместе с утренним солнышком с рейса вернулся отчим. Значит, я все правильно сделал, когда с парнями о походе на сегодняшний митинг договорился. Нет, как уже говорилось, отчим человек не плохой, ни в коем случае! Он… обычный. Просто, когда он дома, к нему прижимаются мать и Сенька, и мне в этом кругу радующихся друг другу людей не остается места. Точнее, мне-Ваське так всегда казалось. Сейчас же вижу, что ничего такого и в помине нет. Григорий, как на пороге появился, крепко всех обнял да гостинцы раздал. А дальше за стол сели да праздновать «воссоединение семейства» принялись. Смотрел я на всех, умиляясь и радуясь, что у меня есть семья. И уловил, как затихают отголоски Я-Васиной глупой ревности. Вот и славно! В общем, посидел я со своими полчасика, позавтракал. А потом срулил к друзьям-приятелям…

Улица в это воскресное утро выглядела по-праздничному. Углы и балконы некоторых домов украсились кумачом. Ближе к центру всё больше красных знамен становилось. Люди на улицах выглядели более степенными и ухоженными, чем в будни, явно поутру перетряхивали сундуки да вытаскивали на свет Божий самые яркие наряды. Я хорошо помню, как даже Первомай много кому в тягость стал, а тут приезд Бухарина — и все в пляс. И непонятно, то ли предводителей революции здесь так любят, то ли народ просто поводом для праздника воспользовался. Наверное, всего понемногу…

А люди не просто нарядились, они улыбались и друг с другом здоровались. Даже совсем незнакомые. Со мной тоже несколько раз перекинулись: «Здрасти» и «Доброго утречка». Вот ведь! Куда все это делось в двадцать первом веке?

Парней на углу первой Приречной и Пролетарской прождал совсем недолго. Очевидно, и им дома не сиделось. Встретились, степенно пожали друг другу руки и, не торопясь, вразвалку направились по направлению к Парижскому мосту. Вот так, самого Парижа в наших краях нет, а мост чугунный есть. Рассказывают, он в самом деле с какой-то выставки в Париже перед самой войной привезен.

На выходе с моста на той стороне дорогу нам перегородили пятеро:

— Какие люди! И без охраны! И что это заречным в нашем районе понадобилось?

Вот зараза! И погода такая чудесная! Драться в этот светлый день вот совсем охоты нет.

— Не замай! — вперед выступил наш Иван. — Мы на пролетарский митинг по случаю приезда товарища Бухарина идем.

В глазах противников вспыхнули сомнения. Один из них сказал нас остановившему:

— Петруха! Они в своем праве. Нам бы тоже надо пойти. Товарищ Бухарин это…у-у!

И соперники подались в стороны, пропуская нашу троицу. А мы, никуда не спеша, двинулись дальше. До митинга еще часа три, наверное, а нам идти от силы час или полтора.

А нарядного народа на улице все больше. Это у нас, на той стороне — заводская окраина, а тут центр, господская часть до революции. Впрочем, и сейчас тут многие господами выхаживают. Вон пара мужчин с тросточками возле мануфактурной лавки стоят, переговариваются. Очевидно, их дражайшие половины внутри ткани для нарядов выбирают. Малыш вдруг сплюнул прямо им под ноги, еще и глянул вызывающе. Один из франтов даже шаг по направлению к нам сделал, но другой его за руку удержал. Разошлись, что называется, краями.

— Малыш, ты совсем без ц-ц-царя в голове! — раз Шкода заикаться стал, значить струхнул, с ним бывает. — Это ж клановые! Они бы от нас мокрого места не оставили!

— Ненавижу их! Из-за них мать с двумя сестренками мелкими погибла в девятнадцатом.

— Не факт! — Рассудительно отозвался Ванька, неплохо знавший историю. — Ведь были наши, «Беляки», просто банды. И все, кто мог, друг в друга пуляли. Белые, красные, местные кланы Гороховых и Туктамышевых. Как узнать, кто заклятье кинул?

— О! Семечки! — это я «изящно» друзей решил отвлечь от тягостных мыслей. Выкрикнул и пошел на противоположную сторону улицы.

Еще в прошлой жизни помню,