Шрифт:
Закладка:
Записки охватывают начало его литературной деятельности.
Первая часть начинается с краха «белого» фронта и заболевания Булгакова. Далее следует его работа в лито (литературный отдел или секция) подотдела искусств отнаробраза (отдела народного образования) владикавказского ревкома, постановка пьесы «Сыновья муллы» во Владикавказе. Там его карьера закончилась из-за конфликта с редактором владикавказской газеты «Коммунист» Георгием Астаховым (большинство имён в повести подлинные, но Астахов по имени не назван) из-за диспута о Пушкине. Слёзкин, примерно годом позже, писал: «молодой беллетрист М. Булгаков “имел гражданское мужество” выступить оппонентом, но зато на другой день в “Коммунисте” его обвиняли чуть ли не в контрреволюционности».
Вторая часть – попытки устроиться на работу в Тбилиси и попытка эмиграции из Батуми.
«Бежать! Бежать! (…) Вперёд. К морю. Через море и море, и Францию – сушу – в Париж!». Как позже рассказывала Татьяна Лаппа: «Михаил говорит: “Я поеду за границу. Но ты не беспокойся, где бы я ни был, я тебя выпишу, вызову”. Я-то понимала, что это мы уже навсегда расстаёмся. Ходили на пристань, в порт он ходил, всё искал кого-то, чтоб его в трюме спрятали или ещё как, но тоже ничего не получалось, потому что денег не было».
Третья – отъезд в Москву и работа в лито Главполитпроса Наробраза.
К сожалению, полный текст повести не сохранился, а черновиков, как указано выше, не было. Дошедшая до нас часть текста составляет порядка трети его первоначального объёма. К тому же она искромсана цензурой.
В современных публикациях повесть состоит из двух частей – кавказской и московской.
В повести Булгаков довольно подробно описывает свою работу и отношения с Советской властью. Вот, например, безмолвный диалог с чекистом: «Подошёл. Просверлил глазами, вынул душу, положил на ладонь и внимательно осмотрел. Но душа – кристалл! Вложил обратно. Улыбнулся благосклонно». Там упоминается ряд известных персонажей русской культуры того времени. Например – Николай Евреинов и Осип Мандельшам, с которыми Булгаков виделся на Кавказе.
Что можно сказать об этом произведении?
Во-первых, «Записки на манжетах», безусловно, являются прямым предшественником и «Белой гвардии», и повести «Тайному другу», и «Театрального романа». Все эти произведения, в высшей степени, автобиографические – в них Булгаков рассказывает о различных эпизодах своей жизни и сопутствующих им эпизодах литературного творчества. Причём они вполне реалистичны.
Впрочем, как мы писали, всюду в творчестве Булгакова присутствует мистика. Например, однажды он, явившись в московское лито, обнаруживает пустое помещение с огненными цитатами из гоголевского «Носа» на стенах – его работа переехала. Да и манера поведения некоторых персонажей вполне демоническая. Евреинов, например, едет в Петербург, которого, на момент описываемых событий, уже шесть лет как не существовало.
Во-вторых, заметно, что Булгаков на момент написания повести ещё не выработал своего языка, который так восхищает нас в «Мастере и Маргарите», да даже ещё и в «Белой гвардии».
Заметно, что он пытается подражать футуристам, которых вообще-то не любил. Текст рваный, как стихи Маяковского, а некоторые сравнения – вполне футуристические. «Неба нет. Вместо него висит огромная портянка». Вспомним у вымышленного Булгаковым поэта-футуриста Русакова: «раскинут в небе дымный лог».
В-третьих, есть в тексте прямые отсылки к будущему «закатному роману».
В самом начале повести звучат слова:
«До Тифлиса сорок миль…
Кто продаст автомобиль?
Сверху: “Маленький фельетон”, сбоку: “Корпус”, снизу: “Грач”».
Автору сразу же вспомнилось: «на остров обрушилась буланая открытая машина, только на шофёрском месте сидел не обычного вида шофёр, а чёрный длинноносый грач в клеёнчатой фуражке и в перчатках с раструбами».
И фраза «рукописи не горят» тоже впервые появилась именно в «Записках». Рассказывая об одной из своих ранних пьес «Сыновья муллы» Булгаков пишет: «В смысле бездарности – это было нечто совершенно особенное, потрясающее!
Что-то тупое и наглое глядело из каждой строчки этого коллективного творчества. Не верил глазам! На что же я надеюсь, безумный, если я так пишу?! С зелёных сырых стен и из черных страшных окон на меня глядел стыд. Я начал драть рукопись. Но остановился. Потому что вдруг, с необычайной чудесной ясностью, сообразил, что правы говорившие: написанное нельзя уничтожить! Порвать, сжечь… От людей скрыть. Но от самого себя – никогда! Кончено! Неизгладимо. Эту изумительную штуку я сочинил. Кончено!»
Сам Булгаков, обычно склонный к гиперкритицизму, оценил своё раннее сочинение так: «не будь “Накануне”, никогда бы не увидали света ни “Записки на манжетах”, ни многое другое, в чём я могу правдиво сказать литературное слово…»
Афанасий Иванович – отец Михаила Афанасьевича
Повествование о биографии любого заметного человека обычно начинается с рассказа о его родителях. Отец Михаила Булгакова был личностью яркой, и он оказал огромное влияние на творчество сына. Сам он, правда, в его книгах не упоминается (разве что косвенно в «Театральном романе»).
Родился Афанасий Иванович 29 апреля 1859 года, в семье Ивана Авраамьевича и Олимпиады Ферапонтовны Булгаковых, в селе Бойтичи Брянского уезда Орловской губернии (сейчас – Байтичи Жирятинского района Брянской области). Так получилось, что Михаил Афанасьевич по обеим линиям происходил от православных священников.
Карьера
Род деятельности Афанасия Ивановича был вроде бы предопределён, но священником он не стал – занялся научной работой. Окончил Орловскую духовную семинарию, в старших классах которой уже писал статьи для «Орловских епархиальных ведомостей». Затем учился в Киевской Духовной Академии (КДА), где получил степень «кандидат богословия с правом получения магистерской степени без нового устного испытания, а чрез представление только печатной диссертации». Кстати, КДА тогда помещалась в зданиях бывшей (и будущей) Киево-Могилянской Академии на Подоле.
После окончания академии преподавал древнегреческий язык в Новочеркасском духовном училище. В 1887 году за книгу «Очерки истории методизма» получил степень магистра богословия и определён на службу в КДА в должности доцента общей древней гражданской истории с чином надворного советника (VII класс в Табели о рангах в России; соответствовал званию подполковника в армии и автоматически давал личное дворянство).
В 1889 году Булгаков перешёл на кафедру истории и разбора западных исповеданий. Одновременно он преподавал в Киевском институте благородных девиц и исполнял обязанности Киевского отдельного цензора по внутренней цензуре. В этом качестве он, например, цензурировал «Манифест
