Давайте вместе искать причину самоубийства майора Благовещенского, — предложил он мне. — Жаль Валентина Семеновича. Хорошо знал его по работе в УВД. Скромный, трудолюбивый и цепкий оперативник был. Надежный товарищ. Пять лет назад его направили сюда на укрепление, и он быстро поправил дела. Можете ознакомиться с материалами, которые я успел собрать.

Борин протянул мне картонную папку с аккуратно сколотыми канцелярскими скрепками бумагами.

— Располагайтесь вот за тем столом, товарищ полковник. А я на полчаса отлучусь.

Раскрыл папку. Выписки из документов, справки, объяснения сотрудников отдела, копия акта судебно-медицинского вскрытия трупа. Внимательно прочитал все эти документы.

В тот злополучный день Валька сходил к прокурору района, вернулся, до обеда сидел в своем кабинете. В обеденный перерыв получил у дежурного по отделу пистолет якобы для чистки — накануне производились стрельбы из табельного оружия. Закрылся в кабинете и выстрелил в сердце. Никакой записки покойный не оставил или не нашли.

Сослуживцы характеризовали Вальку как прямого, бескомпромиссного, правдолюбивого человека. Бывал порой несдержанным, не отличался особой аккуратностью в ведении служебных бумаг, за что не раз попадало от руководства отдела.

Вот, пожалуй, и все, что я смог почерпнуть из папки майора Борина. Не густо. Как говорят оперативники, никаких зацепок. Об этом, возвращая папку, я и сказал Сергею Ивановичу.

— Не совсем так, — не согласился он. — В его сейфе мы нашли копии его жалоб в ряд инстанций. Оправдывает недавно осужденного за убийство Ивановского, утверждает, что располагает доказательствами виновности в этом преступлении другого человека, но фамилию его не называет. Писал, что предъявит нужные сведения при встрече с проверяющими.

— А вы, Сергей Иванович, не пытались найти эти доказательства?

— Пытался. С начальником отдела пересмотрел каждую бумажку в сейфе, столе и шкафу, но — увы! И тем не менее их надо искать. Может, дома они у него?

— Вряд ли. Служебные бумаги он домой не понесет — Валька на сей счет был щепетильным. Да и вчера я в основном просмотрел его хозяйство дома.

— Тогда эти бумаги у кого-то из близких ему людей. Я переговорю с ребятами, — сказал Борин.

А я подумал о другом. Валька никогда не был голословным, наверняка располагал такими доказательствами. И не стал бы прятать их перед выстрелом. Но где они? Похищены? Вполне вероятно. Но кем и когда? Копии жалоб оставили — они безобидны для заинтересованных в этой истории лиц, да и оригиналы их имеются в райкоме, райисполкоме, суде и прокуратуре, куда их спустили инстанции, в которые обращался Валька. Не исключено, что была и предсмертная записка. Необходимо уточнить, кто первым из сотрудников зашел в кабинет после рокового выстрела, кто осматривал кабинет и тело Вальки, где потом хранились ключи от кабинета, сейфа, стола и шкафа, кто имел к ним доступ?

Не давала покоя и такая мысль: почему Валька скрывал фамилию преступника? Боялся? Но чего или кого? Мысленно перебрал его мартовские записи. Стоп! А если убийца — сын первого секретаря райкома партии? От этой мысли по спине пробежал холодок. Но чем больше я размышлял над этим предположением, тем больше склонялся к его реальности. Ну, во-первых, Геннадий Белокопытов первым оказался на месте преступления, позвонил в отдел, сообщил приметы убегавшего от трупа Ивановского, но не назвал себя. Почему? Случайны ли такие обстоятельства? Во-вторых, странную позицию в этом деле занял прокурор района: он по-своему отреагировал на веские доводы Вальки о маловероятности совершения убийства Ивановским, принял явный обвинительный уклон по отношению к последнему. Что бы все это значило?

— Скажите, Сергей Иванович, вы с уголовным делом по обвинению Ивановского знакомиться будете? — спросил я Борина.

Он кисло усмехнулся и устало ответил:

— Уже свершилось. Правда, полдня сегодня на это потратил. Председатель суда под разными предлогами не хотел мне показывать дело. Пришлось идти в райком партии. Там, в кабинете первого секретаря, тоже допрос мне устроили: что, куда, зачем?..

— И вас это не насторожило?

— Конечно, насторожило. Думаю, что ключ к установлению причин самоубийства майора Благовещенского — в этом деле: не случайно же покойный так упорно и настойчиво оспаривал виновность Ивановского! Дело прочитал внимательно. Оно в одном томе. Есть там любопытные детали: на девяти допросах Ивановский категорически отрицал свою вину, потом вдруг собственноручно написал явку с повинной — убийство он якобы совершил с целью ограбления. На суде тоже дал такие показания. Чувствуется явная натяжка, только вот этого почему-то не заметил народный суд. Опять пресловутая «царица доказательств»? Никак не можем мы от нее уйти! Почему-то все время уповаем на признание подозреваемого. Дескать, признался — и преступление, считай, раскрыто. Чепуха это! В первую очередь нужны доказательства. Еще Пушкин возмущался такой постановкой вопроса. Он считал необоснованной и даже совершенно противной здравому юридическому смыслу мысль о необходимости признания преступника для его полного обличения. Александр Сергеевич подчеркивал, что «если отрицание подсудимого не приемлется в доказательство, то признание его и того менее должно быть доказательством его виновности». Глубокая мысль! А ведь, как известно, великий поэт не был юристом!

Я с интересом посмотрел на Борина. Его высокий, с залысинами лоб покрылся мелкими капельками пота, сквозь темный загар обветренных щек тусклыми, словно размытыми пятнами пробивался румянец, глаза за роговыми стеклами очков задумчиво смотрели мимо меня в окно.

Борин промокнул аккуратно сложенным платком лоб, продолжал:

— Второе, находящееся в производстве прокурора, уголовное дело по обвинению во взятке майора Благовещенского читал вчера. Тоже со скрипом дал мне его прокурор. Что я вам скажу, товарищ полковник? Основанием для возбуждения дела послужило заявление Кривошеевой Галины Антоновны, сестры Сергея Ивановского, о том, что она дала две тысячи рублей Валентину Семеновичу с тем, чтобы он освободил от уголовной ответственности брата. Других доказательств вины Благовещенского в деле нет, хотя прокурор уже и заготовил постановление на арест Валентина Семеновича. Но не успел осуществить свой замысел... Это дело — самая настоящая туфта! Бред сивой кобылы! Дело мы через областную прокуратуру затребуем к себе, пусть его тщательно изучат специалисты. Прекратят, конечно, по реабилитирующим основаниям. Но Валентина Семеновича уже не вернешь... А работы тут мне непочатый край. Хочу во всем детально и тщательно разобраться. Хорошо, что вы приехали.

— В меру сил и возможностей помогу, Сергей Иванович, — заверил я Борина. — Сам заинтересован докопаться до истины. Валентин был моим лучшим другом...

— Заранее спасибо за помощь, Игорь Иванович. Но сами понимаете: если уж мне, официальному лицу, ставят такие препоны, то вам