Выходит, что Мила, все детство наблюдавшая за разгульным образом жизни матери, мечтала поскорее из этого всего выбраться. Не побрезговала даже грязной работой. Надеяться она явно могла только на саму себя.

– А что со вторым ребенком Вероники?

– Так у отца он, где ему еще быть. Уж не знаю, как Ника того мужика охмурила, но он быстро понял, что к чему, и поспешил ретироваться вместе с ребенком.

Я посмотрела на часы с боем, которые стояли между двумя окнами в гостиной. Через двадцать пять минут у меня начиналось занятие, следовало поторопиться. Я решила, что Виталина Аркадьевна может быть осведомлена о делах Милы даже лучше родной матери, и показала ей фото погибшей Аллы.

– Скажите, эту девушку вы когда-нибудь видели вместе с Людмилой?

– Это вы лучше у Елены спросите.

– Не могли бы вы передать ей номер следователя, – попросила я и записала телефон и имя Селиванова, решив, что так будет надежнее.

– Разумеется, – заверила меня женщина.

До работы я домчалась на такси в рекордные сроки. В зал вбежала запыхавшись, даже не успела переодеться. К своему удивлению, обнаружила, что он пуст. Тогда я отправилась в раздевалку и все-таки облачилась в спортивную форму. Когда вернулась, в помещении по-прежнему никого не было. Для порядка я подождала минут пятнадцать, а затем направилась в кабинет начальства.

– Танечка. – Начальство встретило меня в компании Селиванова, оба радостно улыбались, хотя причин для веселья вроде бы не было.

– Геннадий Михайлович, где все? Ко мне на занятие никто не явился. Антон Борисович, между прочим, тоже. – Я выразительно посмотрела на Селиванова.

– Так кто в отпусках, кто болеет. Не зря же я попросил тебя помочь следствию, – подмигнул Геннадий Михайлович. – Кстати, Антон Борисович мне как раз докладывал о ваших совместных успехах.

– Совместных? – вскинула я брови в удивлении и даже опустилась на диван, скрестила руки на груди и продолжила: – Или я чего-то не знаю и Антон Борисович успел что-то сделать для расследования?

– Татьяна, – откашлялся тот и выразительно на меня посмотрел. – Я поручил коллегам предоставить нам всю информацию об аварии, в которую попали родители братьев Лысенко.

– Феноменально! – В притворном восторге я даже похлопала в ладоши. – Думаю, учитывая прогресс, ты вполне справишься с расследованием один.

– Танюша, – жалобно позвало начальство, когда я поднялась с дивана и направилась в сторону выхода. – Поскольку явка на занятия сейчас очень низкая…

– Нулевая, – оборвала я Геннадия Михайловича. – Кто-то так долго докладывает о своих успехах, что не успевает посещать инструктаж.

– В общем, я отменяю твои занятия на ближайшее время. Возобновим, как только сотрудники вернутся из отпусков и больничных. Ну а вы с Антоном сможете спокойно продолжить расследование.

– Селиванов, сегодня-завтра тебе позвонит Елена Парамонова – это подруга покойной Людмилы. Я хочу присутствовать при беседе.

Я знала, что спорить с начальством бесполезно, поэтому быстро удалилась, закрыв за собой дверь громче обычного. В отличие от Селиванова, я не спешила докладывать коллегам об успехах, потому что справедливо полагала, что их пока нет.

Дома я обнаружила в холодильнике зияющую пустоту: с этим расследованием у меня совсем вылетело из головы, что я собиралась сделать покупки в магазине. Все сегодняшние беседы, как ни странно, отняли у меня гораздо больше сил, чем инструкторская работа, и я заказала доставку еды на дом.

Пока ждала курьера, решила принять душ. Заодно попыталась свести воедино все, что я смогла узнать о Людмиле Светловой, которая в девятнадцать лет была найдена мертвой в своей комнате без видимых следов насильственной смерти.

Итак, профессорская дочка Вероника в шестнадцать лет оказывается в незапланированном интересном положении. Понимая, что планы отца на ее дальнейшую жизнь сильно отличаются от ее собственных, она решает рожать ему назло. Однако родитель появления внучки не дожидается и умирает за несколько дней до ее рождения.

Легко представить, как жилось Людмиле с молодой матерью, которая к тому же вела не самую образцовую жизнь. Очевидно, что контакта у них особого не было. Вероника, похоже, совсем не сокрушалась о смерти дочери, да и о потере опеки над сыном, судя по всему, тоже. Желание молодой девушки выбраться из этой пучины было мне вполне понятно. Конечно, столица и карьера врача виделись ей прекрасным вариантом, тем более что способности у нее, судя по всему, к лекарскому делу были.

Добровольный уход из жизни виделся мне в этой ситуации маловероятным. У Людмилы явно были планы на дальнейшую жизнь. Не стала бы она мыть полы, чтобы накопить на проживание в Москве, если бы не имела конкретной цели. Кроме того, ни записки, ничего, что могло бы указывать на самоубийство, в предварительных документах не значилось.

«Надо попросить медицинскую карту Людмилы, если, конечно, Вероника вообще что-нибудь знает о ее существовании в квартире», – подумала я, когда в дверь позвонили. Курьер доставил азиатскую лапшу еще горячей, и я съела ее, кажется, слишком быстро. После еды меня потянуло в сон, и я не стала этому сопротивляться.

Однако уже в кровати мысли о расследовании еще какое-то время не давали мне уснуть. Что, если все-таки судьбы пропавших девушек никак не связаны? Может быть, дело в их схожей внешности: обе симпатичные темноглазые блондинки, стройные, молодые. Вдруг мы имеем дело с маньяком и вскоре пропадут другие тела с похожими внешними данными? По крайней мере, это объяснение казалось мне более здравым, чем то, что их тела понадобились для каких-то манипуляций или экспериментов.

Вскоре я уснула. Мне снилось, будто я гуляю по бесконечным коридорам морга и заглядываю в каждую дверь в надежде обнаружить там тела Аллы и Людмилы. В какой-то момент я захожу в очередную комнату, и на меня с потолка падает чья-то рука. На этом моменте я, конечно, взвизгнула и проснулась от звука собственного голоса. Взяла телефон: до звонка будильника оставалось всего пять минут. Я неспешно встала, сунув ноги в мягкие серые тапочки, и отправилась в ванную.

Включила музыку, сделала себе кофе, напевая под нос. С чашкой в руках развернулась к столу и остолбенела. Прямо посередине громоздилось то, что я сперва приняла за окровавленный кусок сырого мяса. Подойдя поближе, увидела, что это сердце. Оно не просто лежало на столе, в него был вонзен кухонный нож. Я не без усилия выдернула его: он довольно глубоко вошел в столешницу.

С ножом в руках я бросилась к входной двери, она оказалась