Человек спокойный мог заметить в ее голосе волнение; но гостю было не до наблюдений: сам сильно взволнованный, он отвечал, тяжело дыша:

— Я-с. — Ах! — вскрикнула девушка и повернула к нему свое розовое личико.

Так они довольно долго смотрели друг на друга в молчании.

— Вот рукав, — первый начал молодой человек.

Он подал ей рукав. Она сказала:

— Как я вам благодарна!.. я боялась, чтоб он не запачкался!

— Нет, он только немного в пыли… И какой миленький рисунок; верно…

— Это чужое! — перебила его девушка и, не зная что еще сказать, вдруг спросила: — А вы далеко жи…ве…те?

Она страшно покраснела и едва могла договорить свой вопрос.

— О, очень близко! вот-с, вот мое окно, с зеленью. И он лукаво посмотрел на девушку.

— Вы любите цветы? — спросила она.

— Очень; только это хозяйские; я так уж с ними и нанял. А вы любите?

— Люблю; это все моего сажанья; вот я посадила лимонное зерно: посмотрите, как выросло в год!

И она подала молодому человеку отросток лимонного дерева.

— Да-с, очень большое…

Запас для разговора вдруг истощился. Наступило долгое молчание.

— Садитесь, — сказала девушка, подвигая стул своему гостю.

— Благодарю, мне пора домой…

В то самое время ярко сверкнула молния; они оба вздрогнули; девушка перекрестилась. Страшный удар грома потряс ставни.

— Ах, какая гроза! — воскликнула девушка, бледнея.

— Вы боитесь грому? — спросил гость.

— Нет, это так… вдруг, неожиданно… я оттого испугалась.

Удары грома повторялись чаще и чаще, и вдруг дождь хлынул рекой, барабаня в крышу, стекла и железные подоконники.

— Какой дождь!

— Теперь уж гроза не опасна.

— Садитесь, переждите! — весело сказала девушка.

Дождь дал ей право на беседу с молодым человеком, и она почувствовала себя свободнее.

— Не беспокойтесь!.. Не вынесть ли на дождь ваш отросточек?

— Ах, нет! — с живостью возразила девушка и прибавила: — его могут разбить.

— Кто же смеет его разбить? — угрожающим тоном спросил молодой человек.

— Да моя хозяйка: она такая сердитая.

— А, так она вам надоедает? — спросил молодой человек.

— Нет; но она все ворчит, а я не люблю с нею говорить.

— А дорого вы платите за квартиру?

— Двадцать рублей с водою, да только она не дает воды: я плачу особо мальчикам башмачника. А, да вот и ее голос; верно, свои цветы выставляет.

Девушка отворила окно и нагнулась посмотреть. Башмачник, белокурый немец, низенького роста, с добрым выражением лица, стоял на тротуаре и поправлял свои цветы: два горшка месячных роз. Он промок до костей, и лицо его приняло такое жалкое выражение, что молодой человек, улыбаясь, сказал:

— Посмотрите, немец-то как измок. — Да!

И девушка тоже улыбнулась.

Башмачник, очевидно, был в сильном волнении: вымоченные, почти белые волосы прилипли к его бледному лицу, которому внутренняя тревога сообщала выражение тупости. Он давно уже стоял здесь — с той самой минуты, когда молодой человек пробежал к его соседке, — и, казалось, не замечал ни ударов грома, ни проливного дождя.

Увидав, что на него смотрит девушка, башмачник начал в смущении ощипывать с своих роз сухие листья.

— Эй, Карло Иваныч! Карло Иваныч! — басом кричала ему толстая женщина, высунувшись в окно нижнего этажа.

То была владелица дома — мещанка Кривоногова, перезрелая девица, особенно замечательная цветом лица: широко и безобразно, оно было совершенно огненное; рыжие, чрезвычайно редкие волосы ее росли тоже на красной почве; маленькая коса, завязанная белым снурком, торчала, как одинокий тощий кустик среди огромной лощины. Плечи хозяйки были так широки, что плотно врезывались в окно, на котором она лежала грудью.

Встревоженный башмачник не слыхал нетерпеливых криков девицы Кривоноговой.

— Вишь, немчура проклятая! еще и глух! Эй, Карло Иваныч! — повторила, она голосом, который напомнил соседям недавний удар грома.

— А? что?

И маленький немец завертелся на все стороны.

— Сюда! ха, ха, ха! чего испугался?

— Что вам, мадам?

— А вот что, гер! коли уж вам пришла охота мокнуть вместе с цветами, так возьмите ушат да и подставьте его к трубе. Вишь, какая чистая вода! а мне не хочется платья мочить.

Башмачник теперь только заметил, что вымок так же, как и его цветы. Он с ужасом взглянул на свое чистенькое платье и бросился со всех ног в комнату, позабыв даже цветы.

— Экой шальной, прости господи!

Красная хозяйка плюнула, не без труда вытащила из окна свои пышные плечи, и скрылась.

Через две минуты девочка и мальчик лет шести весело выкатили кадку на улицу и поставили ее под трубу. В трубу с журчаньем стекали ручьи. Крупный дождь сменился мелким; петухи запели, важно выступая; воробьи радостно припрыгивали и чирикали; голуби, воркуя, утоляли жажду. Воздух очистился, и на мраморном небе явилось солнце, играя в больших лужах, которые неподвижно стояли среди улицы.

Девочка долго любовалась отражением неба в луже и сказала своему брату:

— Феда, а Феда! хочешь, я пройду по небу?

— Ну-ка, пройди, Ката.

Дети картавили.

Девочка высоко подняла платье и пустилась прохаживаться по луже с громким смехом; брат не вытерпел: принялся за то же, — и веселый смех детей звонко раздавался в чистом воздухе.

В слуховом окне зеленого дома показался толстый мальчишка лет девяти, с большими красными ушами, басом закричал на детей: «Что вы шалите?» и спрятался. Дети вздрогнули и кинулись вон из лужи; они в недоумении осматривались кругом, — вдруг красноухий мальчишка снова выглянул; дети показали ему язык; он бросил в них черепком.

— А, красноухий!

И дети силились длинней выставить свои крошечные красные язычки.

Между тем лохматая собака похлебала из лужи; но, видно, грязная вода не удовлетворила ее: пользуясь суматохой, она принялась жадно лакать из ушата.

Ссора прекратилась; дети кинулись к собаке с угрожающими жестами, крича: «Розка! Розка!», но вдруг они стали ласкаться к ней, заметив хозяйку, показавшуюся в окне.

— Ката! увидит! — говорил мальчик.

— Нет, не гони Розку, Феда.

И девочка своим маленьким туловищем защищала Розку, которой огромная, неуклюжая фигура совершенно не соответствовала нежному названию.

— Эй, что шалите! — крикнула хозяйка, плотно улегшись в окно.

И собака и дети вздрогнули. Розка даже не решилась облизать свою мокрую морду и смиренно села на задние лапы.

— Что же вы не тащите воды в кухню? а? шалить? вот я вас!

И хозяйка скрылась.

— Понесем, Ката! — робко сказал мальчик.

И они старались сдвинуть ушат, но он только покачивался, вода плескалась.

С большим усилием, и то боком, прошла в калитку краснорыжая хозяйка, держа в руках две шайки, некогда украденные ею в бане.

Широкое пестрое ситцевое платье обрисовывало очень ясно ее гигантские