Шрифт:
Закладка:
Это увеличение явится следствием более масштабных демографических тенденций, согласно которым темпы роста пожилого населения (65+) в Японии, по прогнозам, возрастут примерно с 10 % населения в 1985 году до немногим менее 26 % к 2025 году [Zenkoku shakaifukushi kyogikai 1995:34]. В абсолютных числах это представляет собой увеличение с 12,5 млн в 1985 году до 31,5 млн к 2025 году [Martin 1989: 7][4]. По состоянию на 1999 год примерно 17 % японского населения составляли люди в возрасте 65 лет и старше. Возможно, еще более поразительным, чем увеличение числа людей старше шестидесяти пяти лет, является прогноз, согласно которому чуть более 15 % пожилого населения к 2025 году достигнут возраста от семидесяти пяти до восьмидесяти четырех лет.
В дополнение к росту пожилого населения в Японии в течение некоторого времени менялись условия жизни для людей старше шестидесяти пяти лет. Государственные демографические данные показывают, что число пожилых людей, проживающих в семьях, состоящих из нескольких поколений, сокращается, а число пожилых людей, живущих в одиночку или в составе супружеской пары отдельно от детей, увеличивается. Например, в 1985 году 26,9 % пожилых людей жили одни или с супругом, а 50,1 % — в семьях, состоящих из трех поколений. К 1996 году эти цифры трансформировались до 42,4 % и 31,8 % соответственно [Somucho 1998:29].
Однако интерпретировать значение этих данных сложно, поскольку многие пожилые японцы живут рядом со своими детьми, в отдельных домах на той же территории или даже в домах для двух поколений, где старшее и младшее поколения обитают совершенно отдельно друг от друга [Brown N. 1998]. Кроме того, многие пожилые японцы продолжают жить в семьях, состоящих из нескольких поколений. В прошлом некоторые ученые рассматривали распространенность совместного проживания как свидетельство более высокого по сравнению с людьми во многих других индустриальных странах качества жизни японцев в пожилом возрасте [Palmore 1975]. Однако по результатам недавних этнографических и социологических исследований выяснилось, что отчуждение, одиночество и утрата основных источников смысла могут способствовать старению и действительно способствуют ему в Японии вне зависимости от жизненной ситуации [Kinoshita, Kiefer 1992; Kurosu 1991].
Бетель, например, утверждает, что легенда «Убасутэяма» (что переводится как «Бросить бабушку на горе») стала действовать на пожилых людей, живущих в домах престарелых, как символ ощущения несбывшихся ожиданий и несбывшейся жизни, отделенной от контекста дома и семьи [Bethel 1992]. Исследованием Киноситы и Кифер в пенсионном сообществе Фудзино-Сато у некоторых пожилых японцев также было выявлено чувство отчуждения. В контексте, сформированном сообществом пенсионеров, отсутствуют два основных института, которые авторы считают определяющими для японской культуры, — семья и рабочее место — институты, которые помогают японцам формально позиционировать себя в обществе. Без доступа к семье и работе жители Фудзино-Сато адаптируются к так называемой рутинизации социальной дистанции, в условиях которой близкая дружба встречается редко [Kinoshita, Keifer 1992].
Хотя указанные исследования в значительной степени способствовали нашему пониманию старения и старости среди японцев, отдаленных от контекста домашнего хозяйства и сообщества, они не касаются напрямую вопросов, связанных со старением и старостью, в восприятии большого числа пожилых людей, которые продолжают жить в семьях, состоящих из разных поколений. Они также не затрагивают проблемы пожилых людей, живущих в одиночестве или только со своим супругом в том же сообществе, к которому они принадлежали на протяжении всей своей взрослой жизни (а часто и с рождения) и к которому, как и во многих случаях в нашем исследовании, принадлежало несколько поколений их семьи. В этой книге вместо концентрации на пожилых людях, переживших в процессе старения существенный надлом в результате исключения их из привычного социального контекста, я ограничу свой анализ в основном теми, кому удалось сохранить связи с социумом, по крайней мере на уровне членства в сообществе на протяжении большей части их взрослой жизни, и чьи домохозяйства имеют долгосрочную историческую вовлеченность в жизнь деревни, в которой проводились полевые исследования.
Все остальное в книге состоит из трех разделов. Главы 2 и 3 посвящены этнографическому описанию общины, в которой проводились исследования. Моя цель в главе 2 — дать общую информацию о селении, в котором проводились полевые исследования, а также рассмотреть демографические модели, мотивирующие многих молодых людей уезжать в города, оставляя пожилых людей на прежнем месте. Большая часть этой главы посвящена значению слова «сельский» как для тех, кто уезжает, так и для тех, кто остается, анализу того, как образы сельской жизни соотносятся с миграцией и сменой поколений и как факт оттока населения соотносится с опытом старости для тех, кто остался. Глава 3 посвящена деревушке Дзёнаи, которая была центром полевых исследований. И в этом случае я рассматриваю демографический состав деревни и анализирую важность незыблемой преемственности в семье и сообществе для тех, кто там живет.
Эти две главы предназначены для того, чтобы наглядно показать место проведения моего полевого исследования, подчеркнуть крепкие общинные связи, существующие в деревне, и отметить часто имеющееся в семьях большое социальное и географическое расстояние между поколениями. Центральным моментом этого раздела является то, что, хотя пожилые люди в значительной степени объединены со сверстниками, они испытывают отчуждение от других возрастных групп. Более того, хотя конфуцианские идеи, подчеркивающие сыновнюю почтительность, исторически означали, что в случае утраты способности к автономности дети (в первую очередь старший сын) несут ответственность за удовлетворение финансовых и медицинских потребностей своих родителей, на практике по причине экономических и демографических изменений эта модель теряет эффективность в японском обществе, особенно в сельской местности. В результате взаимозависимость пожилых людей, проживающих в сельской местности, приобрела горизонтальный характер, поскольку в том числе и из-за оттока молодого поколения пожилые люди вынуждены в трудную минуту в большей степени полагаться на социальную поддержку сверстников, а не на вертикально ориентированные межпоколенческие взаимозависимости внутри семьи.
Главы 4 и 5 посвящены разделению общества по возрасту, связанному как с возрастной терминологией, так и с практиками возрастной градации, принятыми в деревне. Моя задача в этих главах — исследовать то, что люди думают о процессе старения, и в конечном счете то, как они борются с переходом от среднего возраста к старости, сопротивляясь вступлению в старшую возрастную группу. Я утверждаю, что сопротивление статусу пожилого человека является частью общего сопротивления общественному дискурсу, приписывающему людям статус престарелых.
Затем в главах 6
