Шрифт:
Закладка:
Выходило сразу пять театральных журналов: три еженедельных и два ежемесячных, шумно и неутомимо полемизировавших друг с другом. «Правда» и «Известия» печатали рецензии на все премьеры не позже чем через два — три дня, а «Вечерняя Москва» ухитрялась откликаться почти всегда на следующий день. Диспуты о театре непрерывно шли весь сезон и в Доме печати, и в Доме Герцена, и в Доме Рабиса, и в подвальном, но уютном, популярном Театральном клубе на Пименовском, а иногда даже в помещении цирка и Мюзикхолла. В них участвовали не только критики и режиссеры, но и политические деятели. Нарком А.ВЛуначарский дискутировал на трибуне с Мейерхольдом и Маяковским.
Вот афиша диспута «Споры о «Горе уму»» 2 апреля 1928 года. Называю имена участников: Л. Авербах (критик), Н.Л. Бродский (историк литературы), М. Ф.Гйесин (композитор), Генри Дан (американский историк), Тарас Костров (редактор «Комсомольской правды»), П.АМарков (критик), Диего Ривера (художник), Демьян Бедный (поэт — публицист), В. Сарабьянов (профессор — философ), Б.Лсафьев (историк музыки, композитор) и другие.
Каждый спектакль рассматривался не как замкнутое в себе театрально — эстетическое явление, а как факт общественно — политической жизни. Театры Мейерхольда и Таирова издавали собственные журнальчики, задорно спорившие обо всем на свете.
У ведущих актеров московских театров почти не было дублеров, и, собравшись в М.ХТ на «Мудреца», можно было быть уверенным, что если не произойдет землетрясения и спектакль состоится, то в нем будут играть и Станиславский, и Качалов, и Москвин, и Леонидов, и Лужский, и Книппер — Чехова — все вместе в одном спектакле! Юным театралам было из чего выбирать. Я со своими ровесниками в любую погоду стоял с раннего утра каждую субботу во дворе МХТ в очереди — лотерее дешевых билетов, бродил с пропуском «на свободные места» по театрам, где сборы были далеки от аншлаговых, «протыривался» (популярный технический термин театралов моего поколения) в филиал Большого театра на знаменитые понедельничные гастрольные спектакли, устраивавшиеся Бюро взаимопомощи МГУ, где можно было увидеть в их знаменитых ролях Павла Орленева, Певцова, Григория Ге, Россова, Жихареву, Грановскую, братьев Адельгейм.
Эти спектакли были живой историей актерского искусства. Там в один из понедельников я смотрел «Дни нашей жизни», где Оль — Оль играла В. Попова, мать — Блюменталь- Тамарина, Онуфрия — Топорков, фон Ренкена — Кузнецов, Миронова — В. Кригер и маленькую выходную роль Мишки — А. Е.Хохлов, ныне народный артист республики. Незабываемый праздник актерского мастерства.
А театральные художники? Работали Г.Якулов, И. Рабинович, бр. Стенберг, Крымов, Кустодиев, А.Я. Головин, Фаворский, Шлепянов. Делали свои первые шаги В.Дмитриев и П. Вильямс. Перечитываю и вижу, что забыл упомянуть о замечательном ГОСЕТе[44] и его корифеях Михоэлсе и Зускине. А единственное и неповторимое искусство Владимира Яхонтова! А талантливые дебюты Каверина в маленькой, но любимой москвичами студии Малого театра с Шатовым, Свободиным и Половиковой! А Театр сатиры с Полем, Кара — Дмитриевым, Курихиным, Корфом, Рудиным, Милютиной, Нурм!
А плотниковский Швейк в Четвертой студии! А Петровский со своими учениками в Замоскворецком театре! А оперные опыты Станиславского и Немировича — Данченко! А замечательные театры для детей!
Я ограничиваюсь сухим и неполным перечислением имен, но и оно достаточно красноречиво. Откройте тоненькие тетрадки театральных программок тех лет — и на нескольких страничках вы найдете это все. Такова была театральная Москва двадцатых и начала тридцатых годов. Это ее весь мир стал называть «театральной Меккой». Это она взрастила Эйзенштейна, Щукина, Хмелева, Ильинского, Штрауха, Гарина, Бабанову, Охлопкова, Попова и многих других, чьи имена теперь известны на весь мир наравне с именами наших маршалов, летчиков, пианистов и физиков.
В этой бурной, щедрой, изобильной, пестрой Москве создавал свои удивительные спектакли Мейерхольд, и если он иногда противопоставлял себя ей, противоборствовал с ней, то сейчас, с исторической дистанции десятилетий, нам видно, как тесно и сложно он был с ней связан. Невозможно представить себе Мейерхольда вне борьбы, без споров, без дискуссий. Он спорил всегда и даже с ближайшими друзьями. Маяковский не принял «Лес», заявлял об этом не раз публично и остался другом Мейерхольда. Вишневский не принял «Даму с камелиями» и стал врагом. Невозможно утверждать, что Вишневский был более принципиален, чем Маяковский, или Мейерхольд стал более обидчив; дело тут было не в характерах, а в воздухе эпохи. Густой, богатый творческим кислородом, ветрами мировых морей воздух двадцатых годов — и спертый, вызывающий подозрительность и сонливость воздух середины тридцатых годов, годов