— Партнис! — Гилджон широко развел руки, и Партнис Рив повторил его жест, хотя ни один из мужчин не шагнул вперед, чтобы заключить другого в обещанные объятия. — Селия в порядке? А маленькая Мерра?

— Селия... Селия. — Партнис с кривой усмешкой опустил руки. — А Мерра живет в Дарринс-Тауне, замужем за сыном торговца тканями.

— Как мы стали такими старыми? — Гилджон тоже опустил руки. — Вчера мы были молоды.

— Вчера было так давно. — Партнис переключил свое внимание на товар. — Слишком маленькая. — Он прошел мимо Ноны без дальнейших комментариев. — Слишком робкая. — Он прошел мимо Сайды. — Слишком толстый. Слишком юный. Слишком больной. Ленивый. Слишком неуклюжий. Слишком много хлопот. — В конце очереди он обернулся и посмотрел на Гилджона. Они были одного роста, хотя Партнис выглядел мягким там, где Гилджон выглядел твердым. — Я дам тебе две кроны за всех.

— Я потратил две кроны только на то, чтобы накормить их! — Гилджон сплюнул на песчаный пол.

Торг занял еще час, и оба мужчины, казалось, наслаждались им. Гилджон перечислил причины, по которым дети могли бы стать ценными бойцами в состязаниях Партниса, указывая на черты герант или хунска.

— Этой девчушке восемь лет! — Гилджон положил руку на плечо Сайды, заставив ее вздрогнуть. — Восемь лет от роду! Высокая, как дерево. Она — герант-прайм. Или даже полн-кровка!

— Даже полн-кровки получают трудовую ценность только в том случае, если в них есть бойцовский дух. — Партнис бессловесно пролаял прямо в лицо Сайде. Она отшатнулась с криком ужаса, подняв обе руки к глазам. — Бесполезная.

— Ей всего восемь, Партнис!

— Так сказал ее отец. На мой взгляд, ей лет пятнадцать.

Гилджон схватил Сайду за руку и потащил вперед.

— Пощупай ее запястья! — Он подтолкнул ее голову вперед и провел пальцем по позвонкам на затылке. — Смотри сюда! — Он выпрямил ее, потянув за волосы. — Отцы лгут, а кости — нет. За эту поездку я не видел геранта, который побил бы ее. Может быть полн-кровкой.

Партнис взял Сайду за запястье и сжимал, пока она не захныкала.

— Прикосновение, уверяю тебя.

— Прикосновение? Она не чертово прикосновение.

— Пол-кровка, если повезет.

Так и продолжалось. Партнис допускал, что некоторые из детей могут быть прикосновениями или даже пол-кровками, Гилджон настаивал, что все они праймы или даже полн-кровки.

Он утверждал, что Нона и мальчик по имени Турам имели явные признаки родословной хунска. Он ударил Турама, затем попытался снова, и мальчик перехватил его руку прежде, чем удар достиг цели. Когда он попробовал это на Ноне, она позволила ему шлепнуть себя, его твердая рука ударила ее сбоку по голове, оставив ухо гудящим, а щеку — возмущенной горячей болью. Он сделал это снова, нахмурившись, и она нахмурилась в ответ, не делая никаких усилий, чтобы избежать удара, который сбил ее с ног и заменил серое небо яркими и сверкающими огнями.

— …идиотка.

Нона обнаружила, что стоит на ногах, ее плечо в железной хватке Гилджона, рот наполнился кровью. Она вспомнила силу пощечины и как стучали ее зубы.

— Ты же видел, как быстро она повернулась ко мне.

Это было правдой — губы Ноны стали вчетверо больше, и белые копья боли пронзали ее нос. Она повернулась к удару в последнее мгновение.

— Должно быть, я пропустил эту часть, — сказал Партнис.

Нона сглотнула кровь. Она позволила боли пронзить себя – цена, которую она заплатила за то, что взяла деньги из кармана Гилджона. Некоторые дети, проданные своими собственными отцами, почти видели в похитителе ребенка замену. Суровый, конечно, но он кормил их, оберегал. Нона думала иначе. Ее отец умер на льду, и те воспоминания, которые она хранила о нем, согревали ее в холоде, были сладкими на вкус, когда мир становился кислым. Он бы знал, как обращаться с таким человеком, как Гилджон.

У герантов не было выбора, их размеры доказывали свою правоту, не нуждаясь в демонстрации. Хотя Нона подумала, что на месте Сайды могла бы согласиться с Партнисом, когда он обвинил ее в пятнадцатилетии.

Партнис взял их в обмен на десять крон и две.

— Будьте хорошими. — Гилджон, отец для них всех в течение трех долгих месяцев, не нашел для них других слов, без церемоний садясь позади Четыре-ноги.

— До свидания. — Сайда была единственной, кто заговорил.

Гилджон взглянул в ее сторону, палка наполовину поднята для удара.

— До свидания, — сказал он.

— Она имела в виду мула. — Турам не повернул головы, но говорил достаточно громко, чтобы слова долетели до Гилджона.

На лице Гилджона появилась ухмылка, и, покачав головой, он щелкнул Четыре-ноги по заду, приглашая его пройти через ворота, которые человек Партниса снова открыл.

Нона смотрела, как отъезжает повозка, а Гесса, Маркус, Виллум и Чара глядят на нее сквозь прутья решетки. Она будет скучать по Гессе и ее рассказам. Она гадала, кому Гилджон продаст ее и как девочка, неспособная ходить, сможет найти свой путь в этом мире. Возможно, она тоже будет скучать по Маркусу. Мили стерли его острые края, колеса крутились и крутились... каким-то образом превращая его в кого-то, кто ей нравился. В следующее мгновение все они исчезли.

— Теперь вы мои, — сказал Партнис. Он позвал молодого человека, чинившего сеть, худощавого, но мускулистого под шерстяным жилетом, с темными волосами и бледной кожей, но не такой темной и бледной, как у Ноны. — Это Джеймс. Он отведет вас к Майе, которая будет вашей матерью. Она из тех, кто дает пощечины. — Партнис одарил их тяжелой улыбкой. — Я не думаю, что замечу кого-нибудь из вас, пока вы не дорастете до такой высоты. — Он прижал руку к груди. — И если я это сделаю, то, вероятно, это будет плохая новость для вас. Делайте, что вам говорят, и все будет хорошо. Теперь вы принадлежите Калтессу. Куплены и оплачены.

Майя оказалась больше чем на фут выше Партниса, руки толстые, как мужские бедра, лицо красное и покрытое пятнами, как будто постоянная ярость держала ее в своих челюстях. Чтобы компенсировать ее цвет лица, Предок дал ей густые светлые волосы, которые она заплетала в тяжелые канаты. Она стояла на чердачной лестнице после того, как проводила новоприбывших наверх, и только ее голова и плечи виднелись во мраке.

— Здесь никаких фонарей. Никогда. Никаких свечей. Никаких ламп. Нарушите это правило — и я разрушу вас. — Она щелкнула тяжелыми костяшками пальцев. — Когда вы не работаете, вы здесь, наверху. Еда на кухне. Вы услышите колокол, когда придет время. Пропустите его, и вы не будете есть.

Нона и остальные сидели на корточках рядом с люком, наблюдая за гигантской женщиной. Затхлый воздух напомнил Ноне о хлебном складе Джеймса Бейкера в деревне. Вокруг них шуршали тени. Кошки, скорее всего, крысы и пауки наверняка, но и другие дети, наблюдающие за новичками.

Майя повысила голос: