Мы встаем, и тотчас на коня,

И рысью по полю при первом свете дня;

Арапники в руках, собаки вслед за нами;

Глядим на бледный снег прилежными глазами;

Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,Д

вух зайцев протравив, являемся домой.

Прочитали? Вот это да! Изменилась вся тональность стихотворения. Каждая строчка стала упругой, событийной, описательной. Обратите внимание, как «глаголет» стихотворение:

Встаем и тотчас, рысью, глядим, кружимся, рыскаем и, протравив, являемся.

Резкая смена событий. От ленивого лежания в постели до быстрых действий. А дальше, после окончания охоты, — опять скука.

Ироническое:

Куда как весело!

Звукоподражательная передача со звуком «в» во вьюге:

Вот Вечер: Вьюга Воет… (Произнесите вслух!)

Далее невероятная по выразительности передача отсутствия вдохновения. («Вдохновение» — корень ВДОХ). Читайте, как не хватает поэту воздуха:

Свеча темно горит…

(Какой простой и сильный образ! Для горения нужен воздух. Его не хватает для горения свечи.)

Стесняясь, сердце ноет…

(Воздуха не хватает для вдохновенной работы сердца — сердце стеснено.)

По капле, медленно глотаю скуки яд.

(Еще один удивительный образ: гласные — итальянские зияния, которые обычно передают любовь, свет, тепло, вино («как зАшИпевшегО АИ стрУЯ И брызги золотЫЕ»). А здесь они задавлены глухими согласными: ГлотАЮ сКуКИ Яд (два «к» в слове «скуки» и оглушенное «д» в «т» в слове «яд») — ГлоТаю сКуКи яТ.)

Дальше потрясающее по своему психологизму описание невозможности творить.

Читать хочу; глаза над буквами скользят…

(Мысли при чтении воспринимаются только буквами, глаза скользят, буквы не складываются в мысли. Хорошо известное каждому состояние, когда душа отключена.)

А мысли далеко… Я книгу закрываю…

Напрасная попытка писать стихи. Мы хорошо знаем, КАК творили Пушкин, Моцарт и Рафаэль. Словно под диктовку Неба. И вдруг:

Беру перо, сижу; насильно вырываю

У музы дремлющей несвязные слова.

Ко звуку звук нейдет…

(Прекрасно приоткрытое правило поэтического творчества: подлинная поэзия — это звуки, созвучия — «Москва, как много в этом звуке».)

Теряю все права

Над рифмой (гениально!!!), над моей прислужницею странной:

Стих вяло тянется, холодный и туманный.

Усталый, с лирою я прекращаю спор…

(Весь раздел попытки чтения и сочинения стихов — классическое описание депрессии.)

Далее: попытка выйти из депрессии общением:

Иду в гостиную; там слышу разговор

О близких выборах, о сахарном заводе;

Хозяйка хмурится в подобие погоде,

Стальными спицами проворно шевеля,

Иль про червонного гадает короля.

Тоска! Так день за днем идет в уединенье! Эта строка золотого сечения стиха!!! Сейчас начнется!!!

(«И божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь».)

Обратите внимание! Как в музыке, учащается дыхание, увеличивается темп.

Но если под вечер в печальное селенье,

Когда за шашками сижу я в уголке,

Приедет издали в кибитке иль возке

Нежданная семья: старушка, две девицы

(Две белокурые, две стройные сестрицы), —

КАТАЛИЗАТОР ЗАРАБОТАЛ!!!

Как оживляется глухая сторона!

Как жизнь, О бОже мОй, станОвится полна!

(пОлнОта «О»)

Начинается то, что в музыке называется Крещендо — постепенное усиление. Одно из замечательных крещендо пушкинской поэзии.

(1) Сначала косвенно-внимательные взоры,

(2) Потом слов несколько, (3) потом и разговоры,

(4) А там и дружный смех, (5) и песни вечерком,

(6) И вальсы резвые…

(Посмотрите, как звуковая волна идет на крещендо!!! И… убыстряется темп!!!)

Далее то, что в музыке называется «субито пиано», — резкая мгновенная, неожиданная тишина. Музыка перешла в разряд интимного.

…И шепот за столом,

И взоры томные, и ветреные речи,

На узкой лестнице замедленные встречи;

И дева в сумерки выходит на крыльцо:

Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!

Но бури севера не вредны русской розе.

Как жарко поцелуй пылает на морозе!

Как дева русская свежа в пыли снегов!

В музыке это называется динамической репризой, когда повторяется музыка экспозиции (то есть начала). Вьюга, буря, мороз, сумерки. Но теперь во всем этом не ТОСКА, а ОГОНЬ СТРАСТИ, ЖАР ПОЦЕЛУЯ.

Все изменилось в душе поэта. И перед нами отдельное стихотворение. Мгновенно созданное в жару пылающего огня.

Вот оно (после золотого сечения):

Но если под вечер в печальное селенье,

Когда за шашками сижу я в уголке,

Приедет издали в кибитке иль возке

Нежданная семья: старушка, две девицы

(Две белокурые, две стройные сестрицы), —

Как оживляется глухая сторона!

Как жизнь, о боже мой, становится полна!

Сначала косвенно-внимательные взоры,

Потом слов несколько, потом и разговоры,

А там и дружный смех, и песни вечерком,

И вальсы резвые, и шепот за столом,

И взоры томные, и ветреные речи,

На узкой лестнице замедленные встречи;

И дева в сумерки выходит на крыльцо:

Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!

Но бури севера не вредны русской розе.

Как жарко поцелуй пылает на морозе!

Как дева русская свежа в пыли снегов!

Читая, обратите внимание на то, как меняется ваша интонация, громкость и скорость чтения.

Все стихотворение можно назвать уникальной книгой о вдохновении. О рождении творческого жара!

И еще одно чудо золотого сечения!

Переломная строка всего стихотворения, резкая смена настроения начинается здесь: «Как оживляется глухая сторона!» Но если прочитать отсюда и до конца стихотворения, то у этих 13 строк есть свое золотое сечение — 8 строк совместного общения (слова, разговоры, смех, песни, вальсы) и 5 интимного. (Восемь к пяти!!!) Между поэтом и девой.

1 Как оживляется глухая сторона!

2 Как жизнь, о боже мой, становится полна!

3 Сначала косвенно-внимательные взоры,

4 Потом слов несколько, потом и разговоры,

5 А там и дружный смех, и песни вечерком,

6 И вальсы резвые,