В другой раз прямо перед их домом остановился израильский танк. Солдатам показалось, что в доме кто-то прячется, и они открыли стрельбу прямо по фасаду.

– Я бросилась на пол в спальне, – рассказывала она. – В тот момент я думала: ну вот, теперь меня застрелят. Пули вот-вот пройдут через стену. Я заорала так, что у меня больше не осталось голоса. Мать крикнула мне из гостиной, чтобы я продолжала кричать: им надо слышать, что за стеной есть кто-то живой. Но я уже не могла. Они расстреляли наш бензобак, расколов его на куски, – что дом при этом не взорвался, было настоящим чудом. Я подумала: зачем они стреляют? Разве я какой-нибудь активист борьбы за мир? За эти несколько минут я словно побывала в роли террориста-смертника. Я стала ХАМАС. Я сказала себе: «Сирин, не нужно превращаться в животное. Они хотят, чтобы ты стала гадиной, но не стоит давать им повод к удовлетворению».

Никогда в своей жизни я не встречал более героической девушки. Когда я, ошеломленный, насмерть перепуганный, с зашкаливающим адреналином, поздно вечером того дня наконец удрал из Вифлеема, я понял одно: хоть Сирин так и не удалось показать мне вифлеемских ослов, я стал свидетелем того, что сама ее жизнь – не что иное, как свидетельство гротескной борьбы самой обыкновенной семьи, пытающейся сохранить свое достоинство, а также о невыносимом положении местных христиан.

Три года спустя, осенью 2006 г., я снова встретил ее в Вифлееме. На местных вифлеемских выборах в январе 2006 г. победил ХАМАС. Она рассказала, что заплакала, увидев под своим окном зеленый исламский флаг и победный уличный марш празднующих победу членов ХАМАС. Она сдалась и решила переехать в Дублин.

– Как правило, у христиан здесь больше денег, чем у мусульман, – говорит мне Сирин Хано вовремя нашей встречи в 2006 г.[34]. – Поэтому в последние десять лет на нас оказывают массивное давление. Мы хотим дать нашим детям приличное образование, хотим получить достойную работу, и мы не можем жить, довольствуясь черствой коркой хлеба в день. Мы зажаты между двумя силами, которые постоянно друг с другом воюют – иудеями-израильтянами и мусульманами. Обе стороны убийцы, – гневно заявляет она.

Мы обедаем в ресторане, позади которого виднеется израильское поселение Хар-Хома.

– Израильтяне нас ненавидят, мусульмане относятся к нам ужасно, – продолжала она. – Мусульмане украли землю у христиан, отняли дома и преследуют женщин. Юридическая система Палестины не соблюдает законов. Мусульманская полиция симпатизирует мусульманам, поэтому у христиан нет никаких правовых гарантий.

Немногие имеют мужество повторить слова Сирин о положении христиан в мусульманском мире, но тогда, в 2006 г., после того как к власти в Вифлееме и в ряде других палестинских городов пришел ХАМАС, она покидает эти места, чтобы провести четыре года за границей. Она никому ничем не обязана.

А сейчас Сирин Хано снова вернулась на Западный берег. Традиционно существует категория христианских палестинцев, которые не собираются сдаваться.

Утром того дня я передвигаюсь по столице Рамаллах, пытаясь прорваться сквозь клаустрофобные ряды такси, кучи мусора, уличных торговцев и просто зевак. При входе в крупный магазин, торгующий мебелью для ванных комнат, блестящими унитазами, душевыми кабинками, ванными и плиткой, которая блестит так, что в ней видишь свое отражение, я понимаю, что со своей задачей она справилась на отлично. Попадая сюда с улицы, застываешь как вкопанный. Так, вероятно, чувствуют себя оказавшиеся здесь представители среднего и высшего классов, которым директор магазина Сирин Хано всегда готова прийти на помощь.

Родившаяся и выросшая в Вифлееме 33-летняя христианка в черной рубашке, белых узкие брюках, в туфлях на высоком каблуке рассказывает о том, как за последние пять лет все здесь изменилось.

– Вторая интифада произвела существенный разрыв между мусульманами и христианами, – говорит она. – Конечно, пляжного отдыха здесь пока еще нет, но все стало гораздо лучше. Я работаю бок о бок с мусульманами, и у нас нет никаких проблем. Меня воспринимают как палестинку, а не как христианку.

Западный берег стал богаче, в этой точке мира у людей стала расти любовь к жизни, жесткие условия значительно смягчились. К примеру, она рассказывает историю о знакомом христианине, который женился на обратившейся в христианство мусульманке.

– Раньше такое было совершенно немыслимо, если бы она такое сделала, семья бы просто забила ее насмерть. Но кажется, все стало проще – в особенности если человек богат или имеет власть. В таком случае его никто не потревожит.

– Супругам было нелегко – мужа угрожали убить, но угрозы так и не привели в исполнение. На Западном берегу остаться жить они не могли, – говорит Сирин. – Если вы живете в запретной любви, то безопаснее будет переехать на Запад.

Однако более распространено как раз обратное[35]. Согласно Корану, мусульманин может жениться на христианке и при этом ей разрешено сохранять свою веру. Сирин поясняет, что поскольку ислам передается по мужской линии, то дети мусульманина и христианки должны стать мусульманами. Поэтому большинство знакомых Сирин христианок, живущих в браке с мусульманами, перешли в ислам. Но все же нравы в Рамалле корректируются в соответствии с современностью.

– Женщины могут одеваться как хотят, смешанные браки тоже разрешаются. Случается, что женщины даже вступают в сексуальные отношения до брака, – говорит она. – Можно с уверенностью сказать, что в такой ситуации всего каких-нибудь пять лет назад мужчина наверняка бы бросил женщину. Но ведь речь тут идет о Рамалле. В небольших городах все живут еще в каменном веке.

Несмотря на то что христиане продолжают уезжать из страны, Сирин чувствует себя меньшинством только по пятницам.

– Это большой мусульманский праздник, во время которого в некоторых мечетях проповедуют, что нас нужно убивать и прочее.

Однако христиане покидают страну не по причине гонений. Они уезжают в поисках работы.

– Я знаю, что все будет хорошо. Из этой страны никогда не исчезнут христиане, – говорит она.

Воодушевленный, я оставляю ее посреди начищенной хлоркой плитки и бросаюсь с головой в шумную, нетерпеливую толпу Рамаллы.

* * *

Дискриминация принимает множество форм, некоторые примеры которых привела мне Сирин. В области гражданской жизни христиане не уравнены в правах с другими членами общества – и это происходит во всем арабском мире за исключением Ливана. Помимо этого христиан еще преследуют из-за их религиозной принадлежности. Они не имеют права обращать мусульман в свою веру, в то время как обратное вполне допускается. Во время моих путешествий я стал осознавать перекос, который грозит обществу, если подобная иерархия будет насаждаться и править