На следующем этапе нам следует вновь обратиться к археологическим данным о неандертальцах. Эти революционеры выкорчевали старое династическое дерево, в ветвях которого мы гордо восседали. Оказалось, наша древняя история больше похожа на огромную реку, в воды которой опадают трепещущие на ветру листья. Кого-то увлекает стремительным потоком, другие неспешно плывут по течению. Они разделяются и вновь соединяются, скапливаются в омутах, пока воды не разольются и не объединят вновь глубокие, врезающиеся в сушу каналы.

Глава 3. Тела растущие

Вот солнце по утрам уже выглядывает из-за скал, ветви деревьев слегка позеленели, а ее сородичи засобирались на новое место. Те, покрытые шерстью, что живут рядом, стали более осторожными и не оставляют следов. Крошечное тельце, которое она вытолкнула из себя на свет, оставалось тощим, едва сосало, а вскоре затихло и окоченело, как будто высохло. Она продолжала носить его с собой, и за это время на тонких, как прутики, ножках и ручках кожа сморщилась, натянувшись на лопатках. Остальные собирают свой скарб, готовясь уйти, и ей хочется быть вместе с ними, но страшно выпустить из рук свою ношу. Запах, все еще прячущийся в темных волосиках младенца, одурманивает. Она пристраивается на корточках у входа в грот. Неподвижный сверток опущен на землю, впервые он лежит отдельно от нее. Сородичи с любопытством подходят, тянут руки, трогают, теребят, поглаживают; хотят знать. Скоро сюда придут звери, поэтому сокровище нужно защитить. Она выкапывает ямку, скатывает в нее покрытое пылью тельце, заваливает землей. Перепачкавшись в жидкой грязи пополам с каменной пылью, она медленно отходит назад и отправляется в путь вместе с остальными.

Мелькают дни, проходят годы и века. Слежавшийся грунт крепко держит хрупкие косточки. Какие-то чужаки топчутся поверху, затем звуки шагов исчезают. Даже ледяные щупальца лютого холода не могут добраться до крошечного скелета. Еще десятки тысяч зим, и вдруг в глубину проникают глухие отзвуки ударов. Груз земли уже не так велик. Слышны голоса: люди строят дом там, где так давно никто не жил. Стучат грубые башмаки, бегающие туда-сюда по деревянной лестнице прямо над крошечными останками, слышна колыбельная — для живых над мертвым. В одно мгновение исчезает и дом. Земля дрожит, чьи-то руки разгребают ее. Крошатся комья земли, и на белый, тонкий, как яичная скорлупа, череп на миг падает луч летнего солнца. «Arrête! Os!»{5} — кричит кто-то. Грубые и одновременно нежные ладони — подобные тем, что в последний раз касались этого одинокого малыша, — тянутся вниз, чтобы наконец забрать его оттуда.

19 мая 1914 г. Всего через месяц в Сараево автомобиль поедет по незапланированному маршруту, а выстрел из пистолета и смерть двух титулованных персон перевернут жизни 200 млн человек. На другом конце Европы, во французском Перигоре, обнаружена утраченная 40 000 лет назад жизнь. В полевом дневнике о раскопках у скального навеса Ле Мустье Дени Пейрони описывает находку — трогательно крохотные кости. Один из самых уважаемых археологов XX в., он, в отличие от своего более молодого и популярного коллеги Франсуа Борда, сегодня не так известен[29]. Пейрони родился в крестьянской семье как раз в то десятилетие, когда в новости попали неандертальцы Фельдхофера и Гибралтара, и с детства был близок к земле. Будучи учителем в деревенской школе Лез-Эзи, он проявлял живой интерес к древнему прошлому.

В 1894 г. Пейрони начал работать с Луи Капитаном, патологоанатомом и палеоантропологом. Спустя семь лет в пещере Фон-де-Гом они обнаружили удивительные памятники искусства ледникового периода. К концу весны 1914 г. у Пейрони был богатый опыт раскопок неандертальских памятников, в том числе захоронения под скальным навесом Ла-Феррасси. Когда в мае того года в Ле Мустье были обнаружены человеческие кости, он сразу понял, что они принадлежали младенцу. Погребение чудом уцелело после строительства и сноса здания прямо над ним. Останки ребенка, получившие обозначение Ле Мустье 2, были тогда утрачены и вновь обнаружены лишь спустя 80 лет. Это один из множества неандертальцев, история открытия которых завораживает.

Все кости гоминин — окаменевшие или нет — особенные. Поражает сам факт их наличия, ведь обладатели этих костей жили на Земле десятки или сотни тысячелетий назад. Правда, находят их очень редко. Количество артефактов, изготовленных руками неандертальцев, на миллионы превышает число костей тех самых рук, которые их когда-то касались. Тем не менее в целом мы знакомы с неандертальцами гораздо ближе, чем с любыми другими нашими близкими родственниками. Горстка останков, сто лет назад робко поведавшая удивительные истории о существовании другой разновидности человека, сегодня превратилась в гору из тысяч окаменелостей со множества археологических объектов. Теперь это пара сотен человек, от новорожденных до стариков, которые — по сегодняшним меркам не такие уж дряхлые — в своем обществе скорее всего считались древними старцами. Столь богатая выборка позволяет нам реконструировать биологические особенности и разнообразие неандертальцев.

Даже при таких впечатляющих цифрах каждая часть скелета все равно достойна хранения на бархатной подушке. Их берегут и перевозят в запирающихся на замок кейсах, как бриллианты или святые мощи. Это бесценные сокровищницы данных о жизни отдельных людей и одновременно окна, сквозь которые можно увидеть целые популяции. С помощью самых разнообразных методов, начиная с биохимического анализа и заканчивая высокотехнологичными системами визуализации, специалисты исследуют тело полностью или разглядывают ежедневно нарастающие слои дентина на зубах. Кроме того, содержащаяся в останках неандертальцев ДНК напрямую связывает нас с этими исчезнувшими людьми.

Пусть мы уже дважды отделены от этих высохших костей — временем и стеклом музейной витрины, — однако при встрече с ними по нашей вполне еще живой коже обязательно пробегут мурашки. Пожалуй, в первую очередь это касается миниатюрных косточек: внезапно оборвалась жизнь ребенка, и не имеет значения, когда это произошло.

Взросление неандертальца

Само по себе удивительно, что какие-то кости могут сохраниться со столь давних времен, а еще удивительней, если это хрупкие косточки младенца. Это как раз случай Ле Мустье — навеса под скалой, волнорезом вклинивающейся между двух долин. Больше ста лет эти утесы наблюдают за бурлящим у их подножия водоворотом теорий о неандертальцах. Ле Мустье столкнулся с болезнью роста истории первобытного общества как дисциплины, поскольку был найден прежде, чем стало по-настоящему понятно, что раскопки одновременно и обнаруживают, и разрушают археологическую летопись. Какие бы замысловатые методики ни использовались