кислоты и… воспоминая. О… Адалин почти не запомнила черты его лица, но вот глаза… его глаза отпечатались в её памяти слишком четкой и яркой картинкой, несмотря на алкогольное опьянение. Серые. Как пасмурное небо… а как он назвал ее? Французская пташка? Губы сами собой растягиваются в улыбке. Пташка? Это было глупым, в какой-то степени даже подростковым и странным. Словно ей лет пятнадцать и она насмотрелась этих «ванильных» фильмов. Словно всё это далеко от реальности…

Женя водила аккуратно и умело. Ранним субботним утром они не встречают пробок, застав город ночного кутежа только-только просыпающимся. Павлецкая подкручивает круглешок на магнитоле, заполняя салон автомобиля приятной мелодией, заставляющей Адалин покачивает ногой в такт музыке.

Здесь, в её мыслях, должно быть только лето. Только расцветающий Санкт-Петербург и безудержное веселье. О! Адалин даже составила себе список, в какие музеи и какие представления ей стоит посетить. Планы — просто наполеоновские, и Адалин не собиралась упускать ничего из своего списка. Женя с ней, конечно, по музеям таскаться не будет, но в более веселом досуге компанию составит с превеликой радостью.

Приоткрыв окошко автомобиля, Адалин впускает прохладный летний воздух. Он щекочет, залезает под майку и игриво кусает кожу, подхватывает волосы и вскидывает их вверх. Путает. Но Ада не замечает этого — блаженно прикрывает глаза и приваливается виском к мягкой обивке. Не спит. Вуд просто наслаждается музыкой, ветром и подпевающим голосом Жени. Адалин расслабляется. Из головы исчезают лишние мысли, ненужные сейчас тревоги и переживания.

— Только не засыпай, умоляю. Мы практически приехали. Если хочешь, я сварю тебе кофе? У Кирилла стоит неплохая кофе-машина, а ради Стрелецкого он даже купил запас турок и кофе, — Женя выкручивает руль, сбавляя скорость своей серебрянной малышки, и сворачивает с главной дороге в густой лес. — Знаешь, когда мы были студентами, уезжали сюда по любому поводу. Уж мы то повод всегда могли найти, чтобы развлечься. Сейчас это место пропитано ностальгией о студенчестве. О! Вот мы и приехали.

— А какой повод сейчас всё-таки? Не просто же «закрыть рабочую неделю»? — Адалин потягивается, отстегивая ремень.

— У Ильи открывается ещё одна точка тату-салон. У твоего папаши огромная компания, и вы не радуйтесь так новым филиалам, но… считай, что для «обычных смертных» это самый настоящий праздник, — протягивает Женя, хитро щуря свои зеленые глазки, за что получает от Адалин легкий шлёпок чуть ниже кромки шорт и смеётся.

Ада знакомится сразу и со всеми. Кроме одного единственного — виновника сия торжества.

Знакомится, в первую очередь, с Кириллом, который, расталкивая всех остальных, помчался обнимать Женю, чуть не сбив её с ног. Блондин с пшеничными растрепанными волосами, россыпью веснушками по плечам и голубыми лисьми глазами — он говорил и смеялся громче всех. И первый протянул к Адалин руку, учтиво пожав её тонкие пальцы. Потом Адалин познакомилась с Серёжей — с каштановыми волосами и мягкими карими глазами — который прицокнул языком на импульсивность друга. Алиса с рыжими короткими волосами вышла из-за спин мальчиков и мягко улыбнулась Адалин, смущенно махнув рукой в воздухе. За ней в поле зрения француженки появился и Дима — черноволосый, высокий, по всей видимости, с юга России.

Кирилл пролез мимо Жени к сконфуженной Адалин, медленно положив руки ей на плечи и подтолкнув к домику.

— Ну что, миссис Вуд, добро пожаловать в нашу компанию!

— Правильно “мисс” же, белобрысое безобразие! — шикает сзади Женя, но Кирилл лишь смеётся.

* * *

Когда людям просто везёт, они теряют очень важный элемент в своей собственной жизни. Теряется ощущение триумфа, смешанное со сладостью где-то внутри, под языком. Когда перерезанная ленточка осторожно укладывается в ладонь, чёрная как смоль, надежда возгорается с новой силой и пленяет своим невероятным ярким свечением. Когда людям везёт, они не замечают того труда, что вкладывают остальные. Начиная с чего-то совсем незначительного, набивая себе мозоли неудачным опытом, экспериментируя. Даже если при этом придётся от многого отказаться. Илья всегда считал, что везучие люди на самом деле несчастны. С того момента, как в его ладонь легла тату машинка, он посвятил себя искусству, став частью чего-то большего. И если бы не труд, ради которого он согласился сидеть на пороховой бочке, всё это бы не предстало перед ним сейчас.

Он бы не сидел, изогнувшись над полуобнажённым телом, не исполнял бы этот странный приятный ритуал. В новом, только что открывшемся, салоне, первый посетитель получал бесплатную татуировку от владельца заведения. И гул чуть ниже его крепких изогнутых пальцев не отдавался бы там, под рёбрами, с таким же трепетом, с каким ещё недавно он сжимал чужое кольцо. Илья краем глаза наблюдал, как собравшиеся с особым интересом наблюдают за молодым мастером. Как по толпе прокатывается гул сомнений. И как он медленно стекает куда-то в сторону, когда результат первого сеанса появляется из-под толстого слоя белоснежной пены.

Илья осторожно выравнивается, цепко берёт девушку за обнажённое бедро, разворачивает под свет лампы и пристально разглядывает результат своей работы. Кожа раскраснелась и припухла настолько, что дальнейшая работа просто всё испортит. К тому же часы скромно тикали, напоминая о том, что его пригласили в их маленький укромный загородный уголок. Они, конечно, не сказали причины, но всё было очевидно с самого начала. Илья медленно стянул чёрные латексные перчатки, попутно выдавая наставления насчёт ухода за татуировкой, потребовал при нём оформить запись на следующий сеанс, опять же бесплатный, и только после этого благодарно улыбнулся всем, похлопал по плечу своего коллегу и грациозно удалился, оставляя детище жить своей жизнью без него.

В этом был весь Илья. Весь этот бизнес жил своей жизнью, насыщенной и яркой. Ему приходилось только регулировать постоянный поток, чтобы тот не выбился за края приличных рамок. Он знал, что вечером ему позвонят с первым отчётом, а на следующий день он ввалится в салон с бутылкой виски, чтобы поблагодарить за тяжёлый первый рабочий день. И это слово «первый» ещё долго эхом будет сквозить вокруг, вдохновляя и воодушевляя его. Приятно осознавать, что труд не оказался напрасным, ведь даже без везения он смог достичь чего-то, своими собственными силами.

Но что бы он мог, если бы не его близкие друзья. Те, кто стал ближе кровных родственников, сплёлся нитью неразрывной тесной связи и поддерживал так, как только мог. Что бы он мог, не вой под его ногами мотоцикл, проносящийся по просторам за пределами города в крадущихся за спиною сумерках. Этот мир был так прекрасен, так дерзок в своих красках, что не смотреть