– Чай, кофе? – светски поинтересовалась Изабелла Максимовна, проплывая куда-то вглубь огромной квартиры.

– Кофе, пожалуйста, – пискнула Алена, чувствуя себя неловко и глупо с чемоданом в руках. Неожиданно она почувствовала себя неуместной в этом роскошном жилище, которое так удивительно шло ее родственнице.

Изабелла обернулась и уставилась на девушку, застывшую истуканом.

– Проходи в гостиную, я сейчас принесу кофе.

Она кивнула куда-то вглубь квартиры и свернула налево, исчезнув из виду. Возможно, там находилась кухня. Немного потоптавшись и поставив чемодан на пол, Алена сбросила старенькие туфли и, осторожно ступая по теплому дубовому паркету, направилась прямо по коридору к единственной открытой двери. Внезапно подумалось, что гостиная должна быть обставлена в стиле английских аристократов – чопорная мебель, обязательно красное дерево, посудные шкафы и строгие портреты родственников.

Каково же было ее удивление, когда, выйдя из коридора, увешанного картинами, Алена неожиданно ступила в светлую просторную комнату, обставленную современной мебелью округлых очертаний которая так и манила прилечь и расслабиться после тяжелого дня. Какой контраст со старым неудобным диваном, стоящим у них с мамой в гостиной. Каждый раз вставая с него, Алена чувствовала боль во всех частях тела.

Мебель Изабеллы Максимовны выглядела дорогой. Девушке вдруг показалось, что, если она сядет на этот белый диван, обитый таким чудным образом, что из-под белых плотных волокон проступала жизнерадостная зеленая подложка, она просто осквернит его. Откуда в голове взялось дурацкое «осквернит», Алена и сама не знала, но это старомодное слово подходило к ситуации как нельзя лучше.

Алена встала возле дивана, не решаясь на него сесть, и с интересом огляделась по сторонам. Ярко-зеленые кресла (с белым подтоном), явно из того же комплекта, что и диван, белый пушистый ковер, на нем низкий столик со стеклянной поверхностью, через которую видно основание, украшенное причудливой лепниной – что-то из греческой мифологии, но не китч, а умелое подражание. Одна стена комнаты окрашена в светло-персиковый цвет, остальные – оттенка домашних сливок. Высокий потолок украшен современной люстрой из стеклянных трубок, наверное, венецианской. Огромный телевизор. Напротив него – портрет женщины в старинном наряде. Три больших окна с новенькими рамами прикрыты тончайшими светлыми занавесками и обрамлены темно-зелеными шторами с легкими вкраплениями алого – единственный темный штрих в светлой гостиной.

Алена не считала себя знатоком предметов роскоши, но мама любила покупать журналы, где можно было прочесть о жизни богатых и знаменитых, а также посмотреть рекламные картинки. Алене внезапно показалось, что она попала в одну из таких картинок. Интерьер был настолько удачно подобран, что возникало ощущение органичности, как будто комната была создана для этой мебели. Высшее искусство.

Дополняла картину низкая мебель из светлого дерева – никаких безвкусных монстров. Повсюду вазы из матового стекла, среди них несколько одинаковых, украшенных танцующими женщинами. В вазах букеты свежих цветов, вокруг, несмотря на дневное время, горели массивные свечи, придававшие воздуху в комнате легкий вишневый аромат.

Алена вдруг подумала – а что, если Изабелла замужем? Точнее нет, не так. Она наверняка замужем. Ну не может же одинокая женщина расставлять столько букетов и жечь свечи среди белого дня. Ведь кто-то же должен дарить ей все эти цветы? И вряд ли этот муж обрадуется свалившейся на голову внучке супруги. А что, если все это вообще принадлежит не Изабелле, а ее супругу?

Алена вдруг почувствовала, что у нее кружится голова. В поисках опоры она перевела взгляд на портрет женщины. Картина была большой – женщина изображена на ней в полный рост. Написана рукой талантливого и, очевидно, неистово влюбленного художника. Женщина напоминала пиковую даму – старинный наряд в темно-красных тонах – что-то причудливое, кружева и шелк, но без отсылки к Эсмеральде, а скорее образ утонченной испанской красавицы. Угольно-черные волосы завязаны в низкий небрежный узел. Тонкая талия, стройная фигура, пронзительный взгляд, ярко-красные губы.

Женщину можно было бы назвать роковой, той, от которой добра не жди, если бы не задний план картины. Женщина была изображена на фоне природы – весенняя изумрудная трава, безмятежные пуховые облака, рассеянные лучи солнца, которые проскальзывали сквозь листву старой яблони, создавая вокруг силуэта женщины тонкое свечение. Если бы Алену попросили описать картину одной фразой, то, пожалуй, она бы сказала, что художник пытался нарисовать ангела, который на земле изображает демона. И тут, к собственному удивлению, Алена осознала, что на картине изображена Изабелла Максимовна. В том возрасте, когда ее наверняка называли просто Изабеллой.

– Это мой портрет, – подтвердила ее догадку хозяйка квартиры, появившаяся неслышно у Алены за спиной и заставившая девушку вздрогнуть. Она резко обернулась и зарделась, словно ее застукали за каким-то неприличным занятием.

– Я…

– Садись, – спокойно сказала Изабелла, и Алене вдруг показалось, что ослушаться ее просто немыслимо.

Она сделала так, как просила хозяйка. Села на краешек бело-зеленого дивана, машинально отмечая, что он невероятно удобный и на таком наверняка приятно валяться и смотреть старые фильмы на огромном телевизоре.

Изабелла тем временем поставила на столик поднос, на котором красовался чайник, две чашки, сливочник и небольшая сахарница. Все из одного сервиза – украшенного яркими зелеными листьями. Рядом с ними примостилась корзинка, выстланная идеально отглаженной льняной салфеткой. В ней лежали какие-то неведомые Алене угощения, похожие на трубочки с кремом внутри.

– Канноли. – И снова Изабелла ответила на незаданный вопрос. – Из зимней рикотты, попробуй, они самые вкусные.

Алена лишь хлопнула ресницами, оставив реплику без ответа. Все равно она не поняла, о чем идет речь.

– Твой кофе, – тоном радушной хозяйки предложила Изабелла Максимовна, а сама налила себе чай из чайника с листьями (не пролив при этом ни капли, как только удалось!) и поднесла чашку к губам.

Алена потянулась за своей чашкой, стараясь действовать максимально осторожно. Еще не хватало заляпать белоснежный ковер или модный диван. Украдкой она бросила быстрый взгляд на Изабеллу. Да, на лице практически не было морщин – наверняка наведывается к пластическому хирургу, но и неестественным оно тоже не выглядело – легкий макияж, слегка подкрашенные губы. Волосы выглядели пышными и здоровыми, что указывало на то, что мыла и укладывала их Изабелла явно не сама. На руках несколько массивных колец. В облике этой женщины все буквально кричало о любви к себе и о солидном финансовом потоке, который эту любовь питает и взращивает. И о том, что в жизни таких женщин нет места для детей и внуков. Для разбитых тарелок, пятен от сока и йогурта, детских болезней, истерик и нелепых подарков, слепленных своими руками.

– Спасибо, – прошептала Алена.

– Я тебя слушаю, – приступила к делу Изабелла Максимовна, сделав первый глоток душистой жидкости, в которой Алена узнала зеленый чай с какими-то цветочными добавками.

– Я… Мама умерла, – внезапно выпалила она и уставилась в глаза