широкой она ни была, все еще имела множество трещин и слепых пятен. Отчасти это было связано с относительной степенью информационной институционализации, о которой говорилось выше и которая делала межкультурное знание более специальным предприятием на азиатских языках, чем на европейских, по крайней мере, до 1920 года, когда в него включилось больше азиатских организаций и университетов. Но эти разрывы и "слепые пятна" также отражали социолингвистический профиль публичной сферы, которая имела ограниченные механизмы для перевода и других видов передачи информации между различными языками и шрифтами, используемыми конкретными сообществами. Как следствие, хотя печатная публичная сфера развивалась в масштабах всей Азии, она не была унитарной сферой коммуникации на одном языке или лингва-франка. Вместо этого публичная сфера Азии развивала многочисленные языковые и, соответственно, информационные "каналы" - термин, который мы будем использовать для обозначения их медийных и морских измерений.

Из этого зернистого анализа конкретных текстов межазиатского взаимопонимания и инфраструктуры, которая их создавала, вырисовывается общая закономерность: чем дальше родной регион автора находился от описываемого места, тем больше он полагался на европейские источники информации. Напротив, культуры (а в некоторых случаях и языки) Ближнего Востока и Индии (то есть Западной и Южной Азии) уже были относительно хорошо знакомы друг другу благодаря долгим векам устойчивых контактов, включавших широкое использование общих языков, таких как персидский, и общие политические и административные традиции империй, управляемых мусульманами. То же самое можно сказать о Китае, Японии, Корее и Вьетнаме (то есть о Восточной и некоторых частях Юго-Восточной Азии) благодаря давнему совместному использованию литературного китайского языка, который недавно был назван региональной "синосферой". Но, по крайней мере, для Ближнего Востока и Индии в начале XIX века Китай и особенно Япония были фактически неизвестны, как и буддийские культуры Юго-Восточной Азии в любой степени доктринальной детализации. Если не считать горстки забытых манускриптов прежних веков, лишь некоторые из которых впоследствии были заново открыты, переведены и напечатаны на современных азиатских языках, наследие доколониальных знаний об этих регионах было гораздо меньше. Опять же, нам следует остерегаться иллюзии преемственности между тем, что было известно древним согдийским купцам, следовавшим по Шелковому пути в Китай, и знаниями, доступными людям с Ближнего Востока и Индии, совершившим свои путешествия в современную эпоху.

Подобное разделение Азии на более и менее понятные регионы - западную и восточную половину - не означает восстановления фиксированной модели вечных "цивилизаций", которые остаются столь же несопоставимыми в когнитивном плане, сколь и непримиримыми в моральном. Напротив, два "гемиконтинента" Азии не были вечно непроницаемыми. И хотя наши исследования не приведут нас к выводу, что к моменту обретения независимости в Азии в 1950-х годах люди на всем огромном континенте прекрасно понимали культуру друг друга, мы увидим, что к концу империи было понято гораздо больше, чем за столетие или даже тысячелетие до этого.

 

Неутомимый вопрос о языке

Хотя мы будем бороться с трудностями, связанными с объяснением учений Будды и Конфуция на современных языках Ближнего Востока и Индии, мы увидим, что более серьезными препятствиями были язык и письменность. И опять же, это не связано с их радикальной несопоставимостью: нет никаких внутренних причин, по которым ученые Ближнего Востока и Южной Азии не могли бы научиться читать по-китайски и по-японски, как это сделали различные выдающиеся ученые из этого региона за последние полвека. Но, как мы увидим, в отсутствие словарей, учебных заведений и правительственных спонсоров само разнообразие письменных языков Азии стало самым прочным барьером на пути распространения подробного и точного межкультурного понимания. Азия не была зеркалом Европы с ее двумя основными алфавитными зонами, латинской и греко-кириллической, и гораздо меньшей географией взаимосвязанных интеллектуальных центров. В этом отношении межазиатское взаимопонимание было подорвано огромным письменным богатством ее интеллектуального и литературного наследия.

Это подводит нас к вопросу о том, какие языки будут использоваться здесь, чтобы проследить распространение межкультурного понимания между одной половиной Азии и другой на примере попыток жителей Ближнего Востока и Индии понять общества и культуру Бирмы, Японии и Китая. Вопрос языка является центральным в любой попытке понять, как различные культуры и сообщества понимают друг друга. Поскольку знания всегда имеют лингвистическую природу, особенно сложные формы культурных знаний, проблемы передачи понимания между различными грамотными культурами Азии были более серьезными, чем в любом другом регионе мира. Азия - это не только родина необычайного количества языковых групп (сино-тибетских и тюркских, индоевропейских и семитских, дравидийских и японских, австроазиатских и других). Кроме того, на ее территории существует гораздо большее разнообразие систем письма, чем в Европе, Африке и Америке вместе взятых. Последствия становятся очевидными, когда мы начинаем рассматривать процесс перевода (термин, который этимологически означает "перемещение из одного места в другое") в столь лингвистически и орфографически разнообразной части планеты. Как мы увидим, лексикографические механизмы перевода между различными азиатскими языками, с точки зрения словарей, грамматик и даже базовых списков слов, оставались поразительно неразвитыми вплоть до 1900-х годов (более того, даже сегодня). Поэтому неудивительно, что, когда мы смотрим на то, как Ближний Восток и Индия понимали Японию и Китай, мы видим, что тексты чаще всего переводились через английский или французский, а не напрямую между различными азиатскими языками.

Более того, это лишь подход к переводу в его самом базовом смысле как к процессу замены слов. Но, как известно всем, кто пытался переводить с одного языка на другой, принадлежащие к разным культурным средам, нет никакой гарантии, что в языке перевода существует эквивалентное слово для понятия, эмоции, доктрины или даже объекта, описанного в языке перевода. Более того, если конкретный текст точно переведен на другой язык, из этого не следует, что его смысл и последствия будут понятны читателю из другой культуры. Как быстро понимает любой подросток, взявший в руки тибетскую "Книгу мертвых", тексты имеют смысл только в связи с большим объемом негласных знаний, которые местный читатель приобретает случайно и бессознательно в течение всей жизни. Как показали долгие споры антропологов о "культурной несоизмеримости", степень, в которой одна культура может быть точно и понятно объяснена на языке и в понятиях другой культуры, не является простым вопросом. Хотя эта книга отвергает радикальную позицию в споре о несоизмеримости - что разные культуры никогда не могут точно понять друг друга - только потому, что что-то возможно, не обязательно означает, что оно действительно развивалось в определенный период. Итак, как мы увидим, хотя в принципе культурные системы различных регионов Азии взаимопонимаемы, на практике эти возможности межкультурного взаимопонимания были реализованы лишь частично в течение века усиленного