— Лежите, я принесу!

Он пил противную теплую воду: долго, жадно. Холодной Аня ему не дала: еще сильнее простудитесь! Послушно выпил мутный раствор «Нимесила», таблетку «Седалгина».

— А теперь слушай. С автомобилем надо заканчивать. Только время и силы зря потратим. Надеюсь, твои ребята что-нибудь сами решат.

— Уже решают! Им обещали…

— Вот и хорошо. Без нас у них все получится. А с нами — нет. Деньги…

— Найдем куда потратить! — лицо Ани прояснилось. — Столько всего купить надо! Лекарства, продукты, бензин. Очки тактические, тепловизор…

— Вот и займись. А об автомобиле забудь.

Аня отвернулась. Он тоже не хотел сейчас видеть ее лицо. Боялся прочесть что-нибудь такое. Ну, такое.

* * *

Отлеживался с неделю.

Временами, переводя очередной донат, ловил себя на раздражении: горьком, кислом, не поймешь. Почему это все не может обеспечить государство? Почему волонтеры ночи не спят, мотаются под бомбами на передовую, по улицам обстреливаемых городов, доставляя военным и гражданским необходимое?! Почему страна отдает последнее, скидывается кто чем может?

Вопросы были риторическими. Он знал ответ: горький, кислый. Да, война, разрушены мосты и дороги, восток и юг оккупированы, половина предприятий не работает. А вдобавок к этому — жирные лоснящиеся тромбы на перекрестках транспортных путей.

Тромбы были там и до войны. Будут и после.

Племянник время от времени выходил на связь. Краткие сообщения, иногда звонки – в основном, жене. Все норм, помыться-постирать есть где, кормят от пуза. Связь есть, но не всегда разрешают. Каску, броник, запасные берцы выдали. Комары достают. Спрей? Забыл купить. Врага пока не видел. Только окопы вдалеке. Непонятно, есть там вообще кто, или нет. А к нам ночью ёжики приходят, фыркают. Возмущаются: чего это мы тут шаримся? Мы им: мы свои, идите орков шугайте! Они и уходят.

Шутит — это хорошо. Многого недоговаривает. Мест впрямую не называет, только обиняками, шифрами: «Помнишь, мы в позапрошлом году на фест ездили? Так это совсем рядом».

Молодец, правильно.

После таких звонков он работал как безумный. Арт-проект, репосты, выкладка последних записей из дневника — их осталось мало, а новых он не вел. Ему писали в личку, в закрытые чаты. Просили найти людей, кто сможет встретить на границе украинцев, депортированных в Россию. Тех, кто вырвался через страны Балтии в Евросоюз и возвращался на родину через Польшу, Венгрию, Румынию. Он писал, звонил, находил, состыковывал. Просили помочь с переправкой лекарств из Германии. Просили…

…Прибыли. Вокзал. Тысячи беженцев. Вавилонское столпотворение. На удивление, не особо шумное. Все пришиблены войной и бегством, а потому ведут себя достаточно тихо. Медицинские палатки. Костры и мангалы, на которых волонтеры готовят еду и раздают ее беженцам…

Полночь.

— Звонил Антик. У них блиндаж разбомбило.

Сначала не понял. Какой Антик, какой блиндаж? Блин, Антик! Так Аня зовет Тошку. Запоздало содрогнулся от ужаса, выдохнул: раз звонил, значит, живой!

— Как он? Цел?!

— Говорит, цел. Только в ушах звенит. И голос сиплый.

Аня была белой как мел.

— Жив, цел, это главное! Что еще?

— Снаряжение в блиндаже накрылось. Все там осталось. Каски запасные им нашли, нужны броники, разгрузки. Он список пришлет. Но главное — броники, сказал. У вас есть кто-то по броникам?

Она не могла остановиться, замолчать. Ее несло от пережитого волнения и страха.

— Я больше по лекарствам. Антик сказал, на складах закончились. Когда подвезут, непонятно, а им прямо сейчас, срочно…

— Понял! Уже ищу.

— Нужен не один! Для всего отделения. И вообще…

— Это уж на сколько денег хватит.

Проклятье! Истратил почти все на тепловизоры для разведчиков. Остались слезы. Ладно, решим вопрос. Заплатим из своих — в первый раз, что ли? Что там на счету? Нормально, на четыре штуки должно хватить.

— Кто к ним на передок мотается? Давай контакты.

— Уже.

— Предупреди, что я им напишу. Чтобы не начали выяснять: кто, откуда?

— Сейчас.

Он смотрел на заставку смартфона, где красовалось фото Тошки с присяги. Курчавая борода, камуфляж, кепка, автомат на груди. Молодой Фидель Кастро.

— …Страйк? Узнал? Нужны бронежилеты. На сейчас. Все ушли? На следующей неделе? Понял, отбой.

— Валера, броники остались? На складе? Отлично! Какие и когда можно забрать? Полицейские? Нет, не годятся. Армейские есть? Понял, ищу дальше.

— Павло, броники есть? От десятка и больше? Нет, не потяну. Меньше никак? Ладно, понял, отползаю…

— Арина? Выручай, нужны броники…

— Алло! Геннадий Викторович?

— …привет, Смаженый!

— …послезавтра? Нет, поздно. Это ж через всю страну еще везти…

Артему он старался лишний раз не звонить. Приберегал на экстренный случай.

— Артем? Узнал? Я не по пустякам. Нужны хорошие бронежилеты. На вчера. Отлично! Какие, когда сможешь отгрузить?

Штатовские, ESAPI, мысленно повторял он за Артемом. Американский четвертый класс, наш шестой. Композит, органокерамика, двухслойные, с защитным покрытием. Легкие, пять с половиной килограмм комплект. Не «голые», уже в плитоносках…

— Идеально! Цена?

Артем назвал цену.

— Блин! Я четыре штуки хотел, а у меня только на три «с хвостом» есть.

Мысленно он был уже согласен на три.

Для кого берешь, спросил Артем. Для конкретных людей? Или так, по общей волонтерке?

— Мой племянник с сослуживцами. Они сейчас на передке.

Хвост, спросил Артем. Твой хвост — это сколько?

Он назвал сумму.

Ладно, сказал Артем. Будет тебе четыре. В убыток отдаю, запомни. Я, знаешь, тоже не олигарх.

— У меня приход будет, я дошлю! Через неделю максимум.

Сочтемся, сказал Артем. Где племяш воюет?

Он назвал область.

Повезло, хмыкнул Артем. У меня в те края машина завтра идет, после обеда. Заброшу твои броники. Организуй встречу.

— Без проблем! Давай телефон водилы. Только предупреди, что я от тебя. А нельзя пораньше выехать? Ребятам реально горит.

Всем горит, сказал Артем. Ты лишнего не борзей.

* * *

— Я в вас верила!

Спал он плохо, урывками. Просыпался, ворочался, выходил на балкон покурить, падал на кровать, проваливался в недолгое забытье… Снилась какая-то муть. Шелест реактивных снарядов в небе, дымные следы ракет. Из волглой мглы проступала сосудистая система, пульсировала густым багрянцем, словно живой сигнал тревоги. Он понимал, что волглая мгла — это он сам; вздрагивал, переставал дышать, умирал.

Проснулся разбитый. От ощущения подступающей беды сводило живот. После сортира и крепкого кофе немного полегчало. Все валилось из рук, от табачного дыма першило в горле. Строчки новостей плясали перед глазами, превращались в бред