Шрифт:
Закладка:
– Откуда все это и чьи это игрушки, ты, как старший в этом гадюшнике, расскажешь не мне.
Капитан вызвал двух бойцов и приказал им сопроводить Анжуйца к начальнику оперчасти.
После того как Анжуйца увели, всех зэков снова загнали в барак, не заперев его на замок. Метелица, как только все вошли в барак, рыкнул:
– Фраера по норам! Птаха, Мытый, Сулейман, Арчил – готовьтесь, ох, чую, потечет скоро кровушка… и наша, и сучья. – Слушая, как Метелица собирает вокруг себя всех самых авторитетных сидельцев «седьмого», Хрящ снова почувствовал страх. Когда Метелица посмотрел на него и поманил пальцем, Хрящ чуть не заплакал. – Пошли к нам, может, и ты на что-нибудь сгодишься.
Еще вчера такой расклад был бы Хрящу по сердцу. То, что Метелица причислил его к своим, порадовало бы его и придало бы ему веса среди прочих зэков, однако сегодня Хрящ изо всех сил хотел бы остаться на своей койке и не лезть в то, что, судя по всему, намечалось. Когда он подошел к прочим, Метелица вполголоса заговорил:
– Ну что, все, кажись, по обычному сценарию идет! Я их методы знаю. Сейчас Анжуйца к куму[7] повели. Потолкует с ним кум, предложит за жизнь, поулыбается и отправит с миром в барак. Только отправит без охраны. Ясно вам зачем?
– Ясное дело зачем, сучарам на съедение, а эти уж не упустят своего. Жаль Анжуйца, правильный был вор… – вздохнул Арчил, седоусый вор из Кутаиси.
– Что значит был? Он пока живой! – цыкнул на Арчила Метелица.
– Вах! Был, не был… Чего к словам цепляешься? Шанса выжить у Анжуйца – ноль! Баркасовцы его враз поставят на перо́.
– Нужно, как стемнеет, идти и встречать Анжуйца, – подытожил Метелица и громко втянул ноздрями воздух. – Только имейте в виду, у них, в отличие от нас, шмон не проводили. Так что вооружены эти суки до зубов.
– Тут у меня в загашнике кое-что осталось, – с хитрой ухмылочкой проворковал Леша Чистяков по кличке Мытый и положил на топчан две заточенные ложки.
Метелица тут же взял одну из заточек, вторую отдал Мытому.
– Еще что-нибудь есть?
– Вот. – Молодой жиган по кличке Птаха вынул из-за пазухи обычный молоток с корявой самодельной ручкой.
Метелица одобрительно кивнул:
– Нужно у кима́рок[8] доски повыдирать, да так, чтобы шпигорей[9] в них побольше осталось. Молоток для этого вполне сгодится.
– Маловато нас, – сухо заметил старый лезгин Сулейман Гузейнов.
– Мы только десятерых видели, а Черпак вроде обмолвился, что с Баркасом больше народу прибыло – не меньше тридцати, – подтвердил Птаха. – Может, мужичье подтянем? Есть у меня на примете пара-тройка фраеров способных…
Метелица осмотрел притаившееся на нарах общество и пренебрежительно хмыкнул.
– Думаешь, мужики станут за черную масть жизнь класть? Тут свои-то через одного дрищут. – Метелица бросил беглый взгляд на Хряща, тот оскалился, но улыбка вышла довольно скверной. – Вот-вот… Не станут твои фраера за воровскую правду голову на плаху класть. Баркас, сука, свое дело знает! Так что давайте, бродяги, за дело! Кромсайте нары и готовьтесь, коли придется, смертушку встречать.
Один из топчанов тут же был разобран, однако к тому времени, как все блатные «седьмого» вооружились чем смогли, сгрудились у выхода, за воротами барака послышались голоса. Когда Хрящ, дрожа от страха и прижимая к груди вырванную из раскуроченного топчана доску с гвоздями, услышал голос капитана Гоценко, он затрясся еще сильнее.
– Закрывай! – рявкнул Гоценко.
После этого кто-то задвинул засов, и все заключенные «седьмого» остались взаперти. Метелица чертыхался и крыл вертухаев матом, что совсем не пристало бывалому вору. Птаха, Сулейман и Арчил с обреченным видом плюхнулись на свои койки, а Мытый вынул из кармана кисет и, скрутив козью ножку, стал нервно курить у запертых дверей. Хрящ подошел к своим нарам, поставил возле них доску с гвоздями и присел на нары. После того как охрана заперла барак, Хрящ облегченно выдохнул и, рухнув на нары, закрыл глаза.
* * *
Спустя примерно час за воротами послышались крики, Метелица и Птаха бросились к воротам и стали стучать в дверь. Однако никто не спешил отворять засов. Минуты через две все стихло.
Метелица проклинал вохру, Арчил ругался на грузинском, Мытый скрутил очередную козью ножку, нервно курил и крутил тремя пальцами левой руки свою заточку. Сулейман, закрыв глаза, напевал какую-то старую лезгинскую песню. Спустя примерно полчаса что-то за дверями скрипнуло, послышались проклятия и стон. Метелица, все еще стоявший у входа в барак, прильнул к щели и, схватившись за голову, заорал:
– Миша!!! Живой!
Лязгнул засов, и воротина открылась. В барак ввалился Анжуец и, тут же опершись на подставленное Метелицей плечо, проковылял к своему топчану. По пальцам седовласого вора стекала кровь, лицо было бледным, но в глазах Миши сверкали яростные задорные искорки. Вор тяжело опустился на нары и вынул из кармана два финских ножа и сделанный из куска стальной пластины кошкодер.
– Пики прибери, – сухо распорядился Анжуец.
Метелица тут же убрал принесенные клинки и спросил:
– Да как же так? Мы уж и не чаяли.
Анжуец оскалился и вытер пот рукавом, потом снял фуфайку, и все увидели кровавую рану в области левого плеча. Анжуец сорвал с матраса простыню и кинул Птахе.
– Эй, малой, перевяжи!
Птаха тут же разорвал простыню и принялся перевязывать рану вернувшегося из оперчасти вора. Когда дело было сделано и Птаха отступил, Анжуец еще раз оглядел весь барак и продолжил:
– Ну что, с рождением вас, кореша! Кажись, буря миновала…
– Да как же так? Ну, Миша… Ты что же?.. – Голос Метелицы дрожал, в глазах сверкали блестки, что было так непривычно.
Анжуец посмотрел в глаза каждому из своих корешей, чуть дольше задержался на Хряще и сухо кашлянул.
– Баркас и Лях зажмурились, Бабай и Валет в больничке, но, гадом буду, долго не протянут. Гуляй, босота, новые соседи, считай, остались без всех своих паханов. Теперь мы их, коль захотим, на ремешки порежем. И ни кум, ни хозяин[10] им уже путевку в жизнь не выпишут.
* * *
Желудков прервал свой рассказ и допил оставшееся пиво. Зверев покачал головой.
– Выходит, он был один против четверых? Как же он так сумел-то?
– Не один он
