нитью протягивалось моё стремление добраться до г-на Гурджиева. Были разные сложные обстоятельства; но ясно то, что именно из-за препятствий мы с женой смогли, наконец, присоединиться к нему на Кавказе.

Мятеж солдат, угрожающий моей жизни, привёл к тому, что меня отправили в Санкт-Петербург. К тому времени город уже стал центром революции, и мне нужно было найти способ его покинуть. Поскольку я думал только о том, чтобы поехать туда, где находится г-н Гурджиев – на Кавказ – мне пришла в голову идея получить разрешение на выезд в Ростов-на-Дону, так как революция ещё не затронула юг России. Там я мог продолжить работу над моими военными изобретениями, одно из которых уже было принято армией. Получить назначение конкретно в это место было маловероятным, но мне помогли судьба или случай; это было похоже на сказку. Я встретил на улице одного из моих родственников. Когда он меня спросил, что я делаю в Санкт-Петербурге, я рассказал ему свою историю, и поскольку он был адъютантом одного из великих князей, ответственного за артиллерию, уже на следующее утро у меня были все необходимые документы.

Мы хотели сесть на первый же поезд, отправляющийся на Кавказ. Мои пять старых русских дорожных сундуков уже были упакованы. С помощью ординарца моего мужа Осипа и швейцара моего отца мы поехали на пяти дрожках прямо к Николаевскому вокзалу. На вокзале были разруха и беспорядок. Везде свалены чемоданы. Осипу пришлось передать наш багаж носильщикам, но он смог найти для нас купе первого класса. Наша горничная Марфуша, жена Осипа, поехала вместе с нами в Ессентуки. Осип с их двумя детьми отправлялся в Москву, чтобы сдать на хранение наше наиболее драгоценное столовое серебро в московский Исторический музей, директором которого был наш друг. Оттуда Осип должен был поехать в наше поместье, где дети останутся с его матерью, а сам он позже присоединится к нам.

Мы сразу же выехали, но вместо того, чтобы поехать в Ростов, направились прямо в Ессентуки. На следующее утро после нашего отъезда в дом моих родителей пришли солдаты, чтобы арестовать моего мужа!

II

Ессентуки: первая экспедиция

Около восьми часов вечера, когда стемнело, мы прибыли в Ессентуки. К нашему ужасу, только два из наших пяти сундуков прибыли на место. Остальные были украдены в дороге, и мы их так и не нашли. В момент прибытия у нас не было времени ни думать, ни заниматься поисками. Мы погрузили остатки багажа в две коляски и поехали с Марфушей к маленькому дому, где позвонили в звонок на воротах. Нам открыл мужчина, одетый в подпоясанную простую русскую рубаху и потёртое пальто, небритый и воняющий потом, как рабочий. Было очень сложно узнать в нём неизменно изящного и элегантного Захарова.

Г-н Гурджиев вышел и поприветствовал нас. Он попросил Захарова отнести наши вещи в соседний дом, где для нас была приготовлена комната. Потом, очень добрым голосом, он пригласил нас войти. Мы вошли в просторную комнату, где мужчины и женщины сидели за обеденным столом без скатерти. На нём были только пустые чайные чашки и масляная лампа – из-за войны не было электричества. У женщин на головах были повязаны платки, как у крестьянок. Жена позже сказала мне, что это напомнило ей сцену из пьесы Горького «На дне».

Г-н Гурджиев попросил свою жену, Юлию Осиповну Островскую, принести нам чего-нибудь поесть, и она отправилась на кухню. Она была высокой, весьма хорошо сложенной, очень красивой женщиной – но совсем не такой, как те женщины из высшего общества, кто привычно интересуются новыми философскими учениями. По нашему первому впечатлению казалось, что она довольно далека от дел своего мужа. Позже мы смогли убедиться, насколько глубоко и серьёзно она дорожит Работой г-на Гурджиева. Мы искренне полюбили её, а она увидела в нас настоящих друзей и будущих учеников г-на Гурджиева. Намного позже наши пути провели нас через совместные испытания, сделавшие нас ближе и сформировавшие внутреннюю связь, которую не могли разорвать каждодневные перипетии.

Вошли доктор Шернвалл, его жена Елизавета Георгиевна и Успенские с Леночкой – дочерью г-жи Успенской от первого брака. Когда вернулся Захаров, г-н Гурджиев повернулся к нему и особо сладким голосом произнёс: «Андреич, а теперь самоварчик». Позже мы узнали, что Захаров должен был ставить самоварчик много раз в день, и это было очень хлопотным делом. Мелкие щепки и кусочки угля, которые подкладывались снизу, плохо загорались; их нужно было раздувать, и если отвлечься в этот момент, то огонь гас, и нужно было начинать всё сначала.

Вскоре вернулась жена г-на Гурджиева с кое-какой едой. Появился Захаров с самоваром, и мы все пили настоящий китайский чай. Тогда г-н Гурджиев сказал: «А сейчас, Андреич, на место!» Захаров ушёл в угол и встал там на колени. Моя жена озабоченно спросила: «Что вы делаете? Зачем?» «Какое вам до этого дело?» – рявкнул Захаров грубым голосом. Все взорвались смехом. Оказалось, что это было упражнение, специально придуманное г-ном Гурджиевым для Захарова, который по своей натуре был очень мягким и деликатным человеком. Он совершенно не мог быть суровым, когда это бывало необходимо, или властно крикнуть с подходящей резкостью, или повысить голос, возражая, когда ему неприятно. Он выполнял это упражнение почти каждый день. «Идите, присядьте и отдохните», – сказал г-н Гурджиев.

Когда все закончили пить чай, г-н Гурджиев к нашему великому удивлению неожиданно приказал: «Уберите стол и постройтесь». В одну секунду стол исчез, и все выстроились в один ряд в середине комнаты. «Марш!» – скомандовал г-н Гурджиев, и все начали маршировать, поворачиваться, бегать, и делать всевозможные упражнения. Это продолжалось довольно долго. Наконец, он сказал всем отдохнуть.

Во время предшествовавшего чаепития г-н Гурджиев заметил, что я взял два кусочка сахара, и сказал мне: «Вы не должны есть сладкое, иначе у вас будет сахарная болезнь». Он точно говорил не о диабете, но было правдой то, что я был довольно полным, и сладости, которые я любил, не шли мне на пользу. Причина, по которой он запретил мне их есть, была в том, чтобы разжечь внутреннюю борьбу с сильной привычкой. Г-н Гурджиев часто давал это упражнение – борьбу с привычками – тем, кто только начинает работу над собой.

Мы устали от путешествия, поэтому на следующий день проснулись поздно. Мы долго обсуждали наши впечатления от предыдущего вечера. Мы ещё мало что понимали, и ничего экстраординарного не происходило, но мы оба ощутили,