– Хотели много. Знаете, бывают такие люди, которые воображают, что за свою гнилую халупу, в которой ремонт сто лет не делался, они могут шикарные апартаменты получить. Но как-то все же получилось, теперь на месте их квартиры аптека. Но ее покупатели нам не мешают, новые хозяева отдельный вход сделали с улицы.

– А что же могло связывать эту Тоню с Верой? Одна горькая пьяница, вторая известная художница.

Соседка вытаращила глаза.

– Кто художница?

– Вера Белякова. В квартире много живописных полотен, все они подписаны ее именем.

И Арсений указал на несколько картин, но соседка покачала головой:

– Вы ошибаетесь. Вера к живописи никакого отношения никогда не имела. Она бухгалтером была по образованию. Курсы заканчивала. Потом у мужа работала. У Михаила свой бизнес.

– Откуда же все эти картины с ее подписью?

– Эти картины рисовала не Вера. Мне рассказывали, что мать у Михаила была художницей. И довольно известной. А звали ее Варвара. Варвара Белякова. Это ее картины. И подпись на картинах вовсе не Вера Белякова, а Варвара Белякова. Ясно вам?

К этому времени прибыла следственная группа – криминалисты и фотограф. И Арсений с Фимой смогли оставить место преступления и заняться другими делами.

– Куда идем?

– Выясним насчет уборщицы. Очень мне кажется странной эта доброта мадам Беляковой к этой неизвестной уборщице, а собственную дочь держала в черном теле. Даже если они родственницы с Раей-Таей, все равно такая сентиментальность явно не в духе Беляковой.

– Почему ты так думаешь?

– У нее в спальне нет ни одной фотографии мужа или дочери. Зато ее собственных хоть отбавляй. Очень самовлюбленная особа. Я одну фотографию даже прихватил.

И он показал фотографию молодой светловолосой красавицы в усыпанной стразами рамке.

– Разве так можно делать?

– Вообще-то нельзя, – согласился Арсений. – Но, во-первых, там этих фотографий еще осталось пруд пруди. А во-вторых, местом преступления считается гардеробная Полины, а не вся квартира Беляковых.

На фотографии мадам Белякова выглядела много моложе своих лет.

– Если у нее взрослая дочь, то меньше тридцати пяти ей никак быть не может.

Но на фотографии была изображена совсем молодая женщина.

– Чтобы достичь таких результатов, нужен тщательный уход за собой и куча пластических операций.

– Или фотографию могли просто обработать в редакторе.

Управляющая компания была уже в курсе случившегося в квартире Беляковых.

– Убийство! – заламывала руки председатель, крупная мужеподобная дама. – В нашем доме! Это настоящий шок! Я давно говорила жильцам, что нужно устанавливать видеонаблюдение в подъезде. А они ни в какую!

– Почему?

– Не желаем, говорят, чтобы за нашей повседневной жизнью следили чужие глаза! Мол, сначала видеокамеры воткнете на каждом этаже и у каждой двери, потом умный домофон, который будет решать, кого пускать внутрь, кого не пускать, а потом общий цифровой концлагерь, где ни вправо, ни влево не сделаешь без того, чтобы каждый шаг любого человека стал бы известен наблюдателям.

– Это же глупости какие-то. С камерами нам было бы намного проще определить личность подозреваемого в совершении тяжкого преступления. Неужели совсем ни одной нет?

– На вашем этаже точно нет. Есть одна снаружи над входом в подъезд.

– Хоть что-то, – вздохнул Арсений. – Можно посмотреть запись с нее?

– Конечно. Валера придет и все сделает.

– А еще нам нужен адрес уборщицы, которая числилась за этим подъездом.

– Пожалуйста. Наталья Кораблева.

– Она уволилась, насколько я знаю?

– С чего вы взяли? Нет. Работает.

– Это точно?

– Подбором персонала занимаюсь непосредственно я сама. Если бы Наташа уволилась, то я первой была бы в курсе этого.

– Можно с ней поговорить?

– Не вижу препятствий. Сейчас дам ее номер телефона.

Наталья Кораблева нашлась быстро. Она убирала второй подъезд дома напротив. К сыщикам вышла женщина средних лет, уже в теле, но с милой и приветливой улыбкой на широком круглом лице. Вот только улыбка эта надолго не задержалась. Как только Кораблева услышала, что к ней вопросы касательно подъезда Беляковых, она тут же утратила приветливое выражение лица.

– Официально уборщицей там числитесь вы. Но по словам свидетелей, почти месяц за вас убирается какая-то другая женщина. Кто она?

Глаза у Кораблевой забегали.

– Я не знаю.

– Не знаете, кто за вас работает?

Наталья смутилась еще сильнее, но промолчала.

– Ну как же так? Объяснитесь! Это важно!

На Наталью жалко было смотреть. Ее лицо приобрело сходство со спелым томатом. Но отвечать она не собиралась.

– Наталья, позвольте я вам расскажу, как было дело, – мягко произнес Арсений. – У вас есть знакомая, которая отчаянно нуждается в средствах. Но официально устроиться на работу она или не может, или не хочет. Вот она и попросила у вас, чтобы вы разрешили ей немножко подработать. А вы, исключительно по доброте душевной, пошли ей навстречу. Никакой вашей вины тут нет. Один лишь добрый помысел, за который не наказывают.

Арсений разговаривал с женщиной ласково, он сочувственно смотрел на нее и давал понять, что ни чуточки ее не осуждает. И это сработало.

– Вы меня Виктории Владимировне не выдадите?

– Это председатель ТСЖ?

– Она самая.

– От нас она ничего не узнает. Мы целиком и полностью на вашей стороне. Вы же хотели помочь хорошему человеку, так?

– Да! Именно так! Вы бы ее видели! Какая она жалкая! Худая! Бледная! Говорит, что тяжело болеет. И что брат тоже болеет. В больнице после аварии лежит. И жена брата тоже болеет. А у них маленькие детки.

– Сережа и Галочка?

– Вы это уже знаете? Тогда что мне вам тут рассказывать?

– А вы все-таки расскажите.

– Ну, у Раисы есть брат. Зовут его Олег. Недавно он попал в аварию. Работать не может. А жена его – Татьяна – уже давно болеет. Вот Раиса и попросила меня о помощи. Мол, она будет за меня подъезд мыть. Я и согласилась.

– Один всего подъезд?

– Один.

– И много ли вам платят за мытье одного подъезда?

– Да негусто. Тысяча выходит.

– Это в месяц?

– Уж не в день, конечно.

– То есть Раиса мыла пол в подъезде целый месяц, и за это ей должна была перепасть тысяча рублей?

Лицо Натальи выразило целую гамму чувств.

– Да, – неуверенно пробормотала она. – Раиса мне вино хорошее подарила, чтобы я согласилась ее на эту работу пристроить. А мужу моему она коньяк передала.

– Хорошее вино и коньяк в сумме должны стоить никак не меньше тысячи, а то и побольше.

– Но я ведь думала, что она не один месяц будет полы мыть, она имела в виду, что ей надолго работа понадобится. Говорила, что брат раньше лета на ноги не встанет. А про