А вот и ветряная мельница. Большая и молчаливая, она раскинула свои крылья и застыла в неподвижности, такая же темная, как и окружавшая ее ночь. Нюра подумала даже:

«А может, это не та мельница? Может, не туда заехали?»

Послышался лай собак. Под колесами глухо прогремел деревянный мосток.

«Нет, значит, та.—облегченно вздохнула Нюра.—Мельница — она недалеко от мостка. Значит, та... Вот сейчас будет поворот налево, дальше шелковица, что молния разбила, а там и наша хата. Интересно—мама спит или не спит?»

Она была рада и тому, что скоро будет дома, и тому, что расстанется с дедом Карпо. «Вот надутый,—думала о нем Ню-ра,—вот уж правда, что горобец...»

Наконец, фура остановилась. Нюра спрыгнула. В темноте заметила, что кто-то вышел из калитки. Бросилась навстречу:

— Мама!

— Погоди,—мать отстранила ее и поклонилась деду.—Здрась-те, папаша! Может, зайдете в хату?

— Ни!—дед резко стегнул лошадей.

С тех пор как его дочь, Карповна, вышла против его воли замуж за казака-бедняка, дед Карпо считал ниже своего достоинства бывать у нее. А первое время он даже и вовсе отказался от дочери. И, несмотря на то, что был одним из самых богатых хуторян, он не дал в приданое Карповне и ломаного гроша, а ее мужа, Степана, так и не признал своим родичем.

— Нехай твий человик наживе стилько. як мы нажилы, тоди мы его признаемо за зятя,—сурово и раз навсегда отрезал он. И даже позже, когда Степана забрали на войну, он ничем не помог ни его жене, ни его дочери. А что он иногда соглашался подвезти Нюру на своих лошадях, так это он считал проявлением своей слабости и требовал, чтобы и Карповна и Нюра расценивали это как величайшее его снисхождение к ним.

Войдя в хату, Карповна приказала Нюре рассказать подроб-нее—каких таких людей встретили они с дедом в балке.

Нюра рассказала.

— Так темно было,—закончила она свой рассказ,—что я их лиц й не разглядела. Я думала, что большевики страшные, а они... Они, мама, как все люди. А как увидели меня, так и сказали деду: «Поезжай». Допытывались, как и что в станице. Они неплохие, мама.

— У тебя все хорошие. Дура ты. Учат, учат тебя в школе и ничему не научат.

— Всегда вы бранитесь. Лучше бы поесть чего-нибудь дали.

— Не велика барыня. Сходи сама в погреб да возьми молока.

Нюра не ожидала такой встречи. Не говоря ни слова, она повернулась и вышла. На дворе стало немного светлей. Уплыли тучи, и засверкали густо рассыпанные по небу звезды.

Бесшумно' и незаметно подошел Серко и лизнул Нюре руку.

— Пес!—обрадовалась она.—Не забыл меня?

Услышав ласку в ее голосе, Серко бесцеремонно встал на задние лапы, уронив передние ей на грудь.

IX

Утром Нюра прежде всего захотела повидаться с Феней. Она спрыгнула с кровати, умылась, оделась, наскоро перекрестилась перед иконой, помогла матери убрать хату, покормить птицу, позавтракала и побежала через дорогу.

Черноволосая и широкоскулая Феня напоминала маленькую калмычку. Она шла по двору мелкими быстрыми шажками, одну руку откинув в сторону. В другой было полное ведро воды. Увидя Нюру, она радостно вскрикнула, расплескала себе на ноги воду и, торопливо поставив ведро, бросилась к п'летню.

— Приехала? Надолго?

— Ага. Не надолго... Здравствуй!

Нюра мигом перемахнула через плетень, схватила подругу за руки и принялась кружить ее вокруг себя.

— Постой, постой! — хохотала Феня,—пусти, сумасшедшая. Чуть руки не оторвала! А у нас знаешь что? Корова отелилась!

— Врешь.

— Убей меня бог! Хочешь, посмотрим?

Побежали в сарай, присели там перед теленком на корточки, долго любовались им, болтали без умолку, хохотали, потом взялись вдвоем за ведро с водой, снесли его в хату, из хаты снова выбежали во двор.

Феня крикнула матери:

— Глядите, Нюрка приехала! Можно пойти погулять?

— А белье полоскать?

— Ой, да ну его! Я ж потом пополоскаю. И огород полью. Только пустите, мама.

Мать махнула рукой.

— Да иди уж!

Гуляя с подругой по хутору, Нюра с радостью видела знакомые ей места. Вот покосившаяся хата бабки Даниловны, вот широкая канава, вся заросшая бурьяном. Когда Нюра была еще совсем маленькой, она любила здесь прятаться от подруг. Вот заваленный камнями колодезь. Про этот колодезь рассказывают страшное: «Жила-была на хуторе одна девушка, красивая-кра-сивая! Жила и пропала. Искали ее, искали, и нигде не могли найти. Родной матери у нее не было, была мачеха. И вот отец этой девушки идет как-то ночью мимо колодезя и видит—над колодезем свеча горит. Горит и не тает. Он потушил ее и пошел. Шел, шел, оглянулся, а она опять горит. Он опять потушил, а она снова вспыхнула. Тут он испугался да как закричит! Вот и собрались люди, а одна бабка и говорит: «Это' не иначе, как в колодезе клад». Он подумал, подумал да и полез в колодезь, а люди над срубом стоят и ждут. «Ну что?—не терпится им,—на-шел что-нибудь?» А тот как захохочет! «Сто миллионов золотом!» И видят люди: лезет он наверх и чувал за спиной держит. Вылез, положил осторожно чувал на землю и опять захохотал. Тут все глянули и, боже ты мой!—видят: глаза у него страшные, а на губах пена. Бросились все к чувалу, развязали и ахнули: в нем мертвая девушка лежит. Схватили тогда злую мачеху и в тюрьму бросили. А ночью она через трубу—фрр!—и черной вороной вылетела. Покружилась, покружилась над колодезем, каркнула и пропала...»

3. Девушка с хутора 33

Нюра вспомнила Зою и улыбнулась. «Вот кому расскажу про колодезь, вот кто будет слушать, глаза вытаращит!»

Покосилась на Феню.

— А ты этому веришь?

Феня ответила не сразу. Подумала и сказала:

— Днем не верю... А ночью—верю...

— А я ничего не боюсь.

—■ А ночью пойдешь одна к колодезю?

— А то нет?

— Спорим—не посмеешь.

Погорячились, чуть не повздорили и — заключили пари. Отправились дальше. Вышли за хутор. Меж высоких тополей сверкнула